5 / 6
Ëèòåðàòóðíàÿ ñòðàíèöà
5
Ëèíà Æèäêîâà
***
Сад заполнили звуки рояля,
Пела девочки юной душа.
Даже вишня, листочки роняя,
Ей шуршит, как она хороша.
Песен больше не слышится
нежных.
Спят деревья в преддверье весны.
Дней не будет уж радостных
прежних…
Саду снятся о девушке сны.
Îëüãà Íåìûêèíà
Я – живой!
Ползу с миноискателем звенящим,
Как снежный барс по ледяной
стене –
Мне полдуши досталось в
настоящем,
А полдуши осталось на войне.
Вновь сквозь черту врываюсь
в грохот боя,
В огонь, под пули,
в миномётный вой…
Мысль бьётся бегу в такт:
«Живой, живой я!
Ты слышишь, мама, я
ещё
живой!»
Нас смерть ждала на каждом
сантиметре
Истерзанной осколками земли…
Вновь слышу среди ада голос:
«Где ты?..»
В ответ кричу: «Мы выстоять
смогли!..»
Взлетали ввысь сигнальные
ракеты,
Ñòèõîòâîðåíèÿ ó÷àñòíèêîâ
ñåìèíàðà àëüìàíàõà
«Äîí è Êóáàíü».
ã. Òèõîðåöê Êðàñíîäàðñêîãî êðàÿ
Я вёл бойцов в атаку за собой…
Мне выжить помогло:
«Сыночек, где ты!?..»
Вновь выдыхаю: «Здесь я,
я – живой!..»
Òàòüÿíà Çàõàðîâà
Послание в думу
Страны
руководящий класс
Оторван от народных масс –
Иная жизнь, иные мерки…
Не то, что у пенсионерки.
А массы тоже б не тужили
Когда бы
классово так
жили!
Ñåðãåé Ìåëüíèêîâ
Загадки для детей
***
Зверь побольше нашей кошки –
Ушки в кисточках, как рожки.
«Мяу-мяу!» говорит,
Грозно на врагов шипит.
Но не скажешь зверю
«Брысь!..»:
Зверь побольше кошки –
Рысь
!
***
Эта рыжая плутовка
В поле мышек ловит ловко!
Хоть похожа на собаку,
Никогда не лезет в драку –
Нет хитрей её в лесу.
Узнаёте вы
Лису?..
Весной, кажется, в марте 1978
года, в Ростиздат пришел Виталий
Семин. Издательство недавно выпу-
стило его книгу «Семьсот шестьде-
сят третий», куда вошли роман «На-
грудный знак «OST» (первая часть)
и повесть «Ласточка-звездочка» с
предисловием Игоря Дедкова.
Семин, как я слышал, пришел
в издательство, чтобы рассказать о
своей поездке в Германию. Очень
хотелось увидеть и услышать этого
писателя. Перед самой встречей ди-
ректор Ростиздата Иван Данилович
Демченко как на грех послал меня
(я работал тогда в сельхозредакции)
в обком с какими-то бумагами.
Бежал, спотыкался, чтобы успеть
вернуться на встречу. Успел под
занавес, все уже выходили из ка-
бинета директора. Редактор Л. П.
Логашова, держа под руку Семина,
увидела меня в дверях, позвала
жестом.
— Молодой писатель, — пред-
ставила Людмила Павловна. — Го-
товим его первую книжку.
Семин был в темном длинно-
полом пальто нараспашку. Белая
рубашка, галстук. Толстые линзы
очков. Стройно высок, породистая
стать, осанка. Строгое, почти аске-
тическое лицо. Глубокий, мягкий
изучающий взгляд. Молча и крепко
пожал мою смущенную руку. Глаза
наши встретились. Долго молча
смотрел, губы чуть тронулись в
улыбке, кажется, хотел сказать...
Кто-то перебил, отвлек.
— Что ж, — он, видно, вспом-
нил недосказанную на встрече
мысль. — Каждый кулик свое бо-
лото хвалит...
Что знал о Семине недавний
выпускник Литинститута? К этому
времени я прочитал, кажется, все,
что он написал. Прочитал и крити-
ку о нем. В том числе подвальную
статьюЮрия Лукина «Лишь види-
мость правды» в главной газете
страны— «Правде» с категоричес-
ким неприятием повести «Семеро
в одном доме». Другой критик, мой
учитель по Литинституту, доцент
А. Н. Власенко, принимая у меня
очередной зачет, торжественно по-
грозил пальцем:
— У вас в Ростове сидят два
левака: Семин и Фоменко!
Кроме этого, я был наслышан о
связях Семина с Солженицыным,
о встречах и переписке с ним. Мне
было искренне жаль Семина, прозу
которого я полюбил. Его умный,
лаконичный, предметный и сове-
стливый язык. Мне казалось, что
Солженицын, которого я не пони-
мал, совратит Семина, изменит его,
собьет с его стежки. «Архипелага»
тогда я еще не читал...
Открыл мне глаза Владимир
Дмитриевич Фоменко. Он читал
мои первые рассказы, когда я жил
еще в Кашарах. Мы подружились
и, когда я бывал в Ростове, подолгу
общались, говорили о литературе,
о писателях, о Семине.
— Какие мы писатели? — как
всегда запальчиво и убежденно го-
ворил он. — У нас в Ростове один
настоящий писатель — Виталий.
Большой писатель! И вот — травят,
грызут. Он перестал из дома выхо-
дить. Даже со мной не хочет видеть-
ся. Вы думаете, статья в «Правде»
щелчок по носу? Обухом по голове!
Бубновый туз на фуфайку! Теперь
ни одно издательство не посмеет
выпустить «Семерых...» Меченый!
Каково ему, а? Боюсь, что сломает-
ся, сломают. Ведь и наши, свои,
едят в «Молоте», в журнале «Дон»,
на собраниях. Ни одна собака не
спросила, на что живет Виталий.
Боюсь за него.
В другой раз Владимир Дмитри-
евич говорил о Семине как-то по-
домашнему, по-отцовски. Радостно
потирал ладони, смотрел на меня,
не моргая ясными, как у подростка,
влажными глазами.
— Посмотрите, как он вяжет
слова... Как точна, предметна и про-
зрачна каждая фраза. Так, наверное,
работает скульптор, нащупывая ха-
рактерную складку. Чтобы оценить
писателя, я смотрю на диалоги, на
прямую речь. Тут не проведешь.
Одна неверная интонация — и
скулы сводит, как от зубной боли.
У Виталия слово лупится, как цып-
ленок из яйца, от внутреннего тол-
чка, от необходимости. Заметьте,
он никогда без дела не описывает
предмет или человека, все у него
является само собой и как бы без
участия писателя облекается в
слова. Так умеют только большие
мастера, Лесков, например. Я как-
нибудь непременно познакомлю вас
с Виталием...
После майских праздников 1978
года я как обычно сидел в сельхоз-
редакции, занимаясь рутинной ра-
ботой. Отворилась дверь, заглянул
директор Иван Данилович. Хмуро
поздоровался, коротко обронил:
— Семин умер.
Через день или два я вместе с
Николаем Скребовым и Павлом
Шестаковым выносил из морга
ЦГБ оцинкованный гроб, достав-
ленный из Коктебеля, из Симферо-
поля. Шестаков плакал, не вытирая
слез. Скребов, почерневший, сгор-
бленный, как-то неестественно,
затравленно улыбался, когда его
окликали. Я физически, до тош-
ноты ощущал общую атмосферу
внезапности огромной утраты.
В декабре 1986 года в Ростов
приехал Борис Можаев. Я тогда ра-
ботал главным редактором журнала
«Дон». Журнал готовил к печати
роман Можаева «Мужики и бабы».
Мы с Виктором Петровым и Люд-
милой Логашовой подолгу сидели
в гостиничном номере, работая над
рукописью. Спорили, не поддава-
ясь натиску шумного, речистого и
очень ревнивого автора. Естествен-
но, говорили о переменах в стране,
о современной литературе.
Однажды Можаев попросил:
— В последнее время часто
думаю о Семине. Вы знаете, где
он жил?
— Знаю.
— Хочу посмотреть.
И мы пошли вдвоем от гостини-
цы «Ростов» вниз по Буденновско-
му. Был теплый зимний день, тихо
падал снег, тая на мокром асфальте.
Прохожие оглядывались на медве-
жью фигуру Можаева в сибирской
меховой шапке, на его длинную му-
жицкую бороду. Он крепко держал
меня под локоть, шумно дышал и
басом говорил в ухо:
— Мы сошлись с Виталием в
«Новом мире», у Твардовского. По
вечерам у главного редактора соби-
ралась компания. Много пили, рья-
но спорили, обвиняли друг друга
Бог знает в чем... После Хрущева
новые власти прищучили журналы,
и многие авторы «Нового мира»
стали не ко двору. Мы обвиняли
Твардовского в мягкотелости, ус-
тупчивости. Хмельной, он тяжелел,
мрачнел, взрывался.
— Не забывайте, я член прави-
тельства! Отвечаю за журнал, за
всех вас!
Алесь Адамович кричал, орал,
топал ногами:
—Надо драться за романСолже-
ницына! (Речь, видимо, о романе
«В круге первом». — В. В.) Вы
погубите журнал!
Посиделки заканчивались ссо-
рами, обидами, похмельем. Я зело
пил тогда, и спорщик был матерый,
вспоминал Можаев. А Семин,
насколько помню, не пил совсем.
Сидел где-нибудь с краешку со
стаканом чая и молча слушал. Во-
обще, он очень серьезно относился
к новомирской богеме. И не раз
говорил:
— Уйдет Твардовский — и ко-
нец журналу. Это закат.
Я так не думал. Вообще Вита-
лий был замкнутый, нелюдимый.
Сверхзастенчивый. В журнале его
любили и пророчили будущее пер-
вого писателя.
Можаев долго рассказывал о
«Новом мире» конца шестидеся-
тых, последних лет Твардовского,
Трифоныча. Подошли к дому Семи-
на, я показал на мемориальную дос-
ку. Можаев снял шапку, помолчал.
Поднялись на этаж. Я позвонил
в квартиру, назвался. Дверь откры-
ла ласковая старушка.
— Виктория Николаевна на ра-
боте, а я ее мама Нина Степановна.
Проходите.
Можаев по-житейски, по-стари-
ковски разговаривал со старушкой,
смешил, передразнивая кого-то,
спрашивал, уточняя..., уже не по-
мню деталей. Потом постояли у
письменного стола с фотографий
Семина и маленькой пишущей
машинкой. На прощание Можаев
обнял Нину Степановну и сказал
ей в ухо:
— Я люблю Виталия.
Она молча затрясла головой и
снизу вверх с благодарностью по-
смотрела на Можаева.
Прошло тридцать лет, я яв-
ственно помню мягкий изучающий
взгляд Сёмина. И дорого бы дал
сегодня, чтобы узнать, о чем хотел
он сказать тогда, незадолго до сво-
ей смерти...
Âàñèëèé Âîðîíîâ
Âçãëÿä
новелла
Èäóò çàíÿòèÿ