4 / 6
Ëèòåðàòóðíàÿ ñòðàíèöà
4
Два норова, два антипода, ярко выраженные, и очень похожие в озорстве, обидчиво-
сти, жажде первенства. Писатели, друзья и кумовья, аристократы игрищ и забав. Они
жили весело, ненасытно, шумно на виду, горько в одиночестве. С метафорой-молнией,
с крепким глаголом. Они любили жизнь, коловорот быта, друзей, вино и общение.
Кум Гриценко, на взгляд Коркищенко, был слишком педант, законник и буквоед. Кум
Коркищенко, по мнению Гриценко, не знал меры, любил приврать и приукрасить. Поэто-
му кумовья частенько поругивались, пошучивали друг над другом.
В застольных беседах Коркищенко смачно читал самоэпиграмму своего кума:
От Кашар и до Ростова
Где найти еще такого:
Лысого, мордатого,
Рифмами напхатого…
Кум Гриценко, перед тем как читать, вставал, сосредоточивался, щеки наливались
краской, на блестящей лысине надувалась шишка. Он опускал голову,закрывал глаза и
поднимал руку.
– Я скромный человек
Я тоже был поэтом,–
Коркищенко сказал,
Смакуя рыбью кость, –
Я бондарь и минер,
Мне хвастать смысла нету.
Я в эту жизнь забит,
Как в стену ржавый гвоздь!
Кум Коркищенко высок, худ, ладно скроен; кум Гриценко невысок, широкогруд и креп-
ко сшит. Алексей – дитя свободы, он не мог жить по распорядку, каждый день ходить на
работу. По молодости голодал, перебивался мелкими гонорарами, но упрямо жил вольным
художником. Анатолий всю жизнь работал и не мыслил себя бесхозным, беспривязным,
без хомута, без зарплаты. Один – птаха Божия, мечтатель, небожитель, другой – трудо-
любивая пчела, строитель, домосед и хозяин. В одном они сходились и были одинаковы.
В любви к поэзии, к литературе. Наслаждались словом, купались в звуках и запахах
пушкинских строк, шолоховской поэтики. Могли часами читать наизусть классиков и, к
удивлению многих, хорошо знали, что и как пишут товарищи К халтуре, неряшливости
в стиле относились, как истинные мэтры.
– Не гони строку! – сурово говорил Гриценко.
– Это меня не кузюкает! – заключал Коркищенко, возвращая рукопись.
В одном из хуторов на нижнем Дону кумовья заимели дачи. Гриценко поставил па-
нельный домик. Коркищенко с помощью знакомого полковника притащил на участок
военную будку на колесах. Земля у Гриценко превратилась в цветущий сад и образцовые
овощные грядки. Гости удивлялись обильному плодоношению во саду и огороде. Охотно
пили домашние напитки за здоровье хозяина. Ревнивец-кум, однако, всегда поднимал
тост за хозяйку.
– Без Тамары тут бы не цвело и не пахло. Кум больше теоретик, а на грядках Тамара
с тяпкой.
Коркищенко на своем участке неутомимо вел опыты и эксперименты. Много сил тра-
тил на культивирование в диком пойменном грунте экзотических корешков и саженцев,
лекарственных трав и злаков.
Однажды в майский день позвал меня под навес за столик перекусить. На деревянном
подносе среди молодой зелени лука, черемши и салата крутобоко рдела подстриженная
редиска. В запотевшей бутылке плавали желтые волосатые корешки, водка отсвечивала
перламутром.
– Будемо! – ласково пригласил хозяин и, опрокинув рюмку, посмотрел на меня. – Чем
пахнет?
– Опилками,– сказал я, поморщившись. И похвалил,– хорошо пошла!
– Это золотой корень, трехлеток.У него все качества женьшеня.
Алексей показал место, где кустилась целая полянка чудо-корня.
– Аптечное название – Родиола Розовая. Корень набирает до трехсот граммов.
Алексей набил голландскую трубку голландским табаком, раскурил и, мечтательно
зажмурив глаза, поделился планами.
– Будем богатеть потихоньку, – пуф, пуф, пуф…– Завтра пойду к куму Гриценко, –пуф,
пуф…– Он обещал объявление в «Крестьянине» напечатать. – Пуф, пуф…– Десять соток
отведу под плантацию.
Гриценко работал в газете «Крестьянин» и раза два в месяц печатал заметки Корки-
щенко о лошадях, в том числе его известные «Лошадиные истории». Главный редактор
уважил постоянного автора и бесплатно дал объявление о рассылке по почте золотого
корня. Через месяц в почтовый ящик Коркищенко посыпались заявки со всех концов
России. Алексей реализовал корешки и заложил новую плантацию на десяти сотках. За-
маячил призрак капитала.
Плантатор ходил по участку в мексиканской шляпе, малиновых шортах и пускал бла-
гоуханные облачка из голландской трубки: пуф, пуф,пуф…
Вскоре Гриценко позвонил куму и попросил срочно зайти в редакцию. Встретил его в
кабинете стоя и держа на вытянутой ладони человекообразный корешок.
– Ты обманываешь людей по почте!
Наверное, только у понтифика может быть такой голос, бесстрастный и беспрекос-
ловный.
Кум укоризненно смотрел в глаза кума. Шишка на его лысине набрякла и увеличи-
лась. Коркищенко шумно глотал слюну, дрожащей рукой искал сигарету, внезапная икота
мешала ему спросить, в чем дело.
А дело было в том, что настоящий Золотой корень, привезенный с Алтая, приживается
на Дону, но затем перерождается в сорняк при всем очевидном сходстве с оригиналом.
Сорняк этот известен каждому садоводу под названием Очиток. Его стали продавать на
рынках, выдавая за алтайский чудо-корень. Об этом рассказал заглянувший в редакцию
«Крестьянина» профессор из аграрного университета. Гриценко не поверил профессору
и показал корень известному садоводу-любителю.
– Очиток,– без колебаний подтвердил тот.
Коркищенко болезненно и молча выслушал принципиального кума. Перестал икать,
по-детски улыбнулся:
– Профессор… Очиток… Дураки вы все!
Полгода кумовья не общались.
После размолвки Гриценко первым появился в урочище друга. Как и прежде они шум-
но сидели за столом, пили виноградное вино, закусывая вяленым чебаком.
– Ты знаешь, кум, – говорил Коркищенко, подливая вино в стаканы, – я решил выра-
щивать Девясил. Он полезнее Золотого корня, прекрасно растет в домашних условиях.
За три года корень набирает до килограмма весу. Бог меня любит. Сегодня я закончил
эротическую повесть «Аинька». Это пиршество женской плоти. Объядение! Хочу, чтобы
ты почитал.
– Гм, гм…– Гриценко пожевал плавничок. – Я прочитал эротическую повесть «Эмману-
эль». Как дерьма наелся, тьфу! Извини, не хочу больше. Давай выпьем за хутор Рогожкин
и за нашего друга поэта Леонида Дьякова, который сосватал нас в этот хутор.
Друзья выпили, обнялись и поклялись помирать в Рогожкине, коль случится поми-
рать.
Âàñèëèé Âîðîíîâ
Памяти моих друзей, донских писателей
Анатолия Гриценко и Алексея Коркищенко
ÐÎÄÈ×È
Новелла
Âëàäèìèð Ìîèñååâ
ЮБИЛЕЙНОЕ
Щетина, седина.
Я мыслю:
— Все старо!
И тут же бес лягнул меня в
ребро.
Его копыто, как тяжелый лом.
Вот результат – закрытый
перелом.
Послал в сердцах
я черта к черту.
Потом остыл,
задумался потом.
Ведь, эта травма –
так почетна!
Спасибо тебе,
мудрый костолом!
ВЕТРЯК
Давно зарылись в
землю
жернова его и крылья.
Пригорок ветры трут,
трет зной
и трет ковыль.
Давно ветряк
стал прахом,
серой пылью. И все ж —
пшеницей пахнет эта пыль.
* * *
Смотрю
на вечерние отблески крон.—
Замирает
закатный колокол...
Хорошо бы исчезнуть
без похорон.
Чтоб сразу –
листвой или облаком.
Чтобы плыть и сиять,
и качаться слегка
на волнах неизвестного
века…
Но бессмертье –
легко
отдают облака,
чтоб на миг
стать душой человека.
ГРЕХИ
Обелял я грехи в тишине –
давние,
завалящие.
Поубавилось тьмы во мне.
Но душа –
вдруг завыла скорбяще.
И полдень вдруг стал,
как тюрьма.
Поникла трава обреченно.
Подожди! Возвращайся,
тьма,
юная,
в хрустах черемух.
Прими же слова поклонные.
Ведь, в жизни такое водится.
Воротись!
А грехи мои темные
соловьем на кресте
замолятся.
ОСЕННИЙ ПЛЯЖ
Уже забыл он зной и вязкий
потный гвалт,
подстилки, семечки,
мотив курортно-бодрый –
всё то,
что август оптом предлагал,
но не забыл он качку твоих
бёдер.
Осенний серый пляж впадает
в раж,
когда вдруг вспомнит, как
летела
на грудь твою волна на
абордаж,
и грудь сливалась с пеной
белой.
Он помнит всё:
и острый твой сосок,
и ветром волосы отжатые,
как шла по берегу,
и в туфельки песок
набился в провожатые.
Привыкло море сплетни
полоскать.
Крутой валун натерт до глянца.
Беру я горсть осеннего песка,
задумчиво цежу сквозь
пальцы.
Мелькнул хотя б твой
волосок...
Текут сквозь пальцы штили,
грозы.
Но нет тебя.
Кончается песок...
И в горсть
беру я –
звезды.
* * *
От жизни нечего уж
требовать.
Она не так уже звенит.
Смотрел я долго в очи неба.
Пора взглянуть –
в глаза земли.
Пора –
задумчиво, неспешно
уйти, как ветер в ковыли.
Ведь мать моя,
уже умершая,