61 / 224
61
ÄÎÍ_íîâûé 14/3-4
— Привык. Смена у меня ночная...
— Вот как!..
— Давно ты здесь?
— С шести вечера.
— С шести? Я же не знал. Почему не сообщила?
— А я не собиралась к тебе ехать.
— Но приехала.
— Приехала. Так получилось, что тут поделаешь? — Она опустила ноги,
нашла туфли, поднялась. — Ну, здравствуй, Володя!
— Здравствуй, Лариса! — Я взял её холодные пальцы, легонько сжал.
Кажется, пальцы чуть вздрогнули, словно через них пропустили слабый
электрический ток.
—Ты не очень устал, провожая свою подружку?—Она не отнимала руки,
смотрела прямо в глаза, но в словах её не чувствовалось шутки.
— Нет, не очень...
Я ничего не ощущал! Рад был её приезду, мне нравилось снова смотреть
на неё, слышать её голос, но не чувствовал я ничего. Что-то переменилось в
моей душе: мне было всё равно...
— Тогда, быть может, и моя очередь подошла?
— Ты всегда без очереди, ты у меня льготница.
—Прекрасно! Тогда идём, погуляем. —Она сама предложила мне выход,
и ещё какой!
— Куда?
— Куда угодно. Я от души насиделась в квартире.
— Есть хочешь? — вспомнил я.
— Нет. Мы с бабушкой ужинали. Ты поешь, я подожду.
— Я на ночь не ем — блюду форму!
— Тогда вперёд!..
Нет, не просто так ты приехала, но молчишь, не хочешь сразу впадать в
объяснения. Иможешь совсем ничего не сказать, если посчитаешь ненужным.
Что ж, и мне помолчать пока, не задавать поспешных вопросов? Помолчу... Из
Северодонецка она прислала только одно короткое письмо. И ничего нельзя
было узнать из этого письма, ничего понять...
2.
На улице безлюдная тишина. Её не нарушал, а подчёркивал гулкий рёв
редких автомобилей. Они пролетали мимо, жадными фарами хватали одино-
кого прохожего на тротуаре и, помяв секунду светом, мчались дальше ещё
где-то вспарывать мрак над улицей, обнажать застывшие парочки в укромных
местечках.
Вниз, к виадуку…Город ещё не остыл от дневной жары, только изредка от
реки пахнет прохладным ветерком, словно глотнёшь ненароком прозрачной,
невесомой влаги. В небе, сильно засвеченные дальними городскими огнями,
блекло шевелились звёзды. По одной стороне улицы таинственно чернела
густая роща, весной пронизанная сочными соловьиными трелями, а сейчас
безмолвная и жутковатая своей непроницаемостью. Против рощи—цепочка