7 / 8
7
Ëèòåðàòóðíàÿ ñòðàíèöà
¹7 – 2011 ã
У небесных врат поток людей. Безголосые понурые
толпы сбиваются в кучу, молча и обречённо стоят под сол-
нцем. Стоят и день, и два, и недели, и месяцы. Стражники
с мечами отделяют от толпы по одному и отправляют к апо-
столу Петру, под широкий навес с длинным деревянным
столом. Старец суров ликом, немногословен, голос его чист
и тяжёл, как язык колокола. Две тысячи лет он сидит здесь,
и много людей прошло перед его грозным, всевидящим
оком. Старик подсох, закостенел и кажется невесомым, как
жёлтое облачко над навесом. Кувшин с холодной водой на
столе. За спиной два молчаливых помощника.
Перед апостолом предстал раб Божий, поэт Дона тихо-
го Петя Витин. Сер, худ, глаза провалились, нервно сучит
пальцами-хрящиками.
– Я к вам, святитель! Хочу туда, к нашим…Там Гоголь,
Лесков, Достоевский…
Апостол остановил взор на Петиной переносице.
– Как небо коптил, раб? В пользу или во зло?
Петя кинул дипломат на стол, щелкнул замком. И стал
выкладывать перед апостолом бумаги.
– Вот поощрения. Грамоты, благодарности. Вот от губер-
натора, от мэра, от месткома. Лауреат, член ревкомиссии.
Вот с печатью из Москвы. Исповедовался, причащался.
Петя вынул из-за пазухи золотой крестик, поцеловал
троекратно. Апостол поморщился, крепко сжал пальцами
сучковатый посох.
– Как в семье жил?
– Всё законно, по-честному. Дети имеются. Первая
жена, мерзавка, ушла к другому. Я её проклял. И вторая
жена… бросила меня. Безвинно рогоносец есмь. Бог дал
третью жену…
Старец гневно вскочил и, размахнувшись, больно трес-
нул Петю по голове суковатой палкой.
– Тварь Богомерзкая! Бог даёт жену один раз!
Петя почесал темечко и заговорил шепотом.
– Третья жена меня обижает. Дерётся и матюкается.
Водку пьёт и курит. А я – ни-ни! Шестьдесят пять лет, а я
стометровку за четырнадцать секунд бегаю. Говею.
Петя истово крестился хрящиками, нюхал воздух, кла-
нялся.
Пётр спрашивал с пристрастием и темнел ликом.
– Какие добрые дела сотвориши?
– Писателей хотел исправить. Они все пьяницы и гра-
фоманы. Пишут без припору, а меня, лауреата и члена рев-
комиссии, в упор не видят. Одни пакости от них. Ну, я их
по судам, по судам! Затаскаю, замыкаю! Вот заявленьица,
вот квитанции, повесточки. А теперь с вашей помощью,
святитель, с Божьей помощью…
Старик изловчился и ещё раз треснул Петю по голове.
– Пёс, серой провонял!
И приказал, возвысив голос до фальцета.
– Читай своё стихотворчество!
Петя изогнулся, поднял кисть руки вверх, растопырил
хрящики и заблеял:
– Я поэт Дона тихого,
Бьюсь в падучей физически.
Никто не любит меня
И не признает фактически.
Пётр стукнул палкой об пол.
– Вижу на твоем челе, говнюк, печать предательства.
Кайся, как предал ты учителя твоего, товарищей твоих?
– Каюсь, святитель, только они сами виноваты! Учитель
всячески привечал графоманов, да и сам на старости лет
графоманом стал. Горе от ума. А товарищей своих засудил
всех до одного. Нет теперь у меня товарищей. Вот квитан-
ции, госпошлина. Заткнул рот товарищам.
Апостол чихнул и громко высморкался.
– Серой, серой тянет… Жалоб много. Вот от тёщи:
обобрал старуху?
– Сама, святитель, сама всё подписала. Пальцем не тро-
нул. Тёща, слава Богу, порядочная попалась.
Апостол ещё раз внимательно посмотрел на Петю и
уныло изрёк.
– Хотя и говнюк ты порядочный, даю тебе соломинку.
Накладываю епитимью: затвердить наизусть стихи Нико-
нова!
– Он графоман!
– Он примерный раб Божий.
– Как же я затвержу? Он навалял книжек больше, чем
Александр Дюма вместе с сыном.
– Смиряй гордыню! Приставляю тебя к Никонову, служи
ему, а он поможет тебе затвердить свои стихи.
– А если я попрошусь туда, где разбойники и христоп-
родавцы? Там больно?
– Больно. И опять же, Никонов будет подкладывать
дрова под жаровню.
…Раб Божий и поэт Дона тихого Петя Витин сидел в
своей квартире в раздумье. Идти к христопродавцам или зат-
вердить стихи Никонова… В дверь позвонили. На пороге
стоял жизнерадостный Никонов с перехваченным скотчем
краповяным мешком с книгами.
Øàãè êîìàíäîðà
эссе
Свинчены голоса…
Я. Смеляков
– Закусывайте, как следует, не стесняйтесь! – Он смот-
рит на меня васильковыми глазами врубелевского пана и
подливает в рюмки водку. – У нас в доме всегда был культ
еды, как последствие голодного детства. Я впервые наелся
досыта лет в шестнадцать, съел восемнадцать пирожков
с мясом… Готовить люблю и люблю, когда гости едят хо-
рошо.
Большой круглый стол в беседке сервирован безукориз-
ненно. Хрусталь, фарфор, серебро. Салаты мясные и овощ-
ные, рыба жареная и заливная, малосольная сёмга, икра. В
горшочках мясо по-кавказски, отварная баранина, соусы,
оливы, грибы, лимон… Хорошая хлебная водка, коньяк,
испанское виноградное вино.
Застолье на даче Юрия Александровича Пескова – итог
большой работы над книгой «Жизнь моя – Ростсельмаш».
Работа завершена, Песков доволен. Мы бродим по обширно-
му благоустроенному подворью, по дорожкам с фонарями,
скамейками, между сквериками с южными экзотически-
ми розами, диковинными кустарниками и, у самого края
усадьбы, стоим на смотровой площадке, глядим на серую
пелену азовского взморья.
Песков в широченных джинсах, в светлой спортивной
куртке похож на крупного медведя. Директор издатель-
ства Аркадий Ленау в костюме и галстуке, несмотря на
устрашающую мощь и осанку сумоиста смахивает все же
на медведя средней величины. Меж двух исполинов я чув-
ствую себя недорослем.
– Заманил меня сюда один армянин, – рассказывает
Песков, – мой друг доктор. А сам сбежал, продал участок.
Сижу, как Меньшиков в Берёзове. До Ростова больше ста
километров, до Краснодара столько же. Друзья поближе к
Ростову построились. Жена, как вы знаете, умерла… Сын
заглядывает на два-три часа, внуки приезжают дня на два,
им здесь скучно. Мне всё это, – Песков безнадежно обвел
рукой вокруг. – вобщем-то и не нужно.
Юрий Александрович рассказывает с иронией, но в го-
лосе чувствуется застарелая тоска. Он замечателен поздней
мужской красотой. Крупное лицо с двойным подбородком,
ироническая полуулыбка, синие тающие глаза. Волной
свисающий набок чуб – ослепительно бел, ярок. Голова
русского вельможи, богатого, властного, слегка притушив-
шего былые страсти, буйство норова, крови. При долгом
общении с ним нет-нет, да и проступит в васильковых
глазах грозное нутро ещё не потухшего вулкана.
Прекрасно сознаю, что передо мной один из ярких
соотечественников, замечательная личностьХХ века. Он
сумел создать и осуществить сложнейший инженерный
проект своего времени. Осуществить выпуск комбайна
суперкласса ДОН – 1500.
За несколько лет буквально на глазах, из старых корпу-
сов и бараков вылупился гигант мирового уровня. Без такой
фигуры, как Песков трудно вообразить решение задачи
подобного масштаба. Вся его жизнь подчинена железному
монстру. Как и легендарный Форд, он живет на заводе. Все
движимое и недвижимое на громадном пространстве шеве-
лится, мерцает, кипит, варится в его компьютерной голове.
Тысячи людей поголовно, пофамильно копошатся в мозгу,
выскакивая, выстреливая в нужный момент. Гулливер месит
людскую массу, мнёт, щупает на годность, распределяя по
всей конструкции железного молоха.
Ближние и дальние чиновники немеют, бросаются
врассыпную, едва заслышав грозную поступь командора-
директора. Парткомы, профкомы, активисты копошатся в
своих ячейках, разъясняя, обобщая, прорабатывая. Песков
коренник, продвигающий стальные конструкции к цели.
Гнутся оси, дымится металл, рвутся жилы. Коренник идет
шаг за шагом, без оглядки.
О его ошибках, о волюнтаризме, взрывном характере
много пишут в центральных газетах и журналах. Юрий
Черниченко в «Новом мире» представил Пескова, как же-
стокого диктатора, ломающего не только столы и стулья,
но хребты и конечности, идущего по костям. И все ради
комбайна, который затратен, тяжел, уступает американ-
скому «Джон Диру». Песков нервничает, но практически
доказывает на опытных образцах на полях Белоруссии,
Украины, Краснодарского края, что ДОН– 1500 не отстает
от «Джон Дира», а по многим параметрам превосходит
американскую технику.
Всё качается на весах. Много противников Пескова в
Москве. Вопрос выносится на заседание Политбюро. Сре-
ди многочисленных спецов и экспертов – Академия Наук
СССР, её президент Г.И. Марчук. Как говорится, семь
Âàñèëèé Âîðîíîâ
Èíäóëüãåíöèÿ
рассказ
раз отмерили, Политбюро поддерживает Пескова. Новый
комбайн ДОН-1500 поставлен на конвейер. Пескова на-
градят, вознесут, признают. Он герой, депутат, академик.
Это триумф.
В августе 1991 года Ростсельмаш поддержал обращение
ГКЧП к народу. Многотысячные митинги проходили во
всех цехах. А через считанные дни – крах СССР, провозг-
лашение новых государств, распад экономических связей.
На Ростсельмаш работали 29 министерств и ведомств,
400 заводов в разных республиках СССР. Сообщение пре-
кратилось, Ростсельмаш стал, как стали тысячи заводов и
предприятий страны…
Прокуратура Ростова-на-Дону возбудила уголовное дело
против вчерашнего триумфатора. Его обвинили в поддерж-
ке ГКЧП и в измене Родине. Полгода следователи искали
бумажки, свидетельства: что говорил, что подписывал, с
кем общался. И сегодня, через двадцать лет, Песков ирони-
чески улыбается своей взрывоопасной улыбкой.
– Дуроломы, они никак не могли понять, что я участво-
вал в митингах, чтобы не выпустить людей с территории
завода. Если бы сорок тысяч сельмашевцев вышли на улицы
Ростова, то мало бы не показалось…
Завод стоял, все площади, все стоянки внутри и во-
круг завода забиты невостребованными комбайнами. Без
работы, без денег люди роптали, митинговали, выходили
в город с красными флагами. Впервые внутри завода по-
явилась оппозиция.
Как и в былые времена, Песков летит в Москву. В
Кремль. К Президенту. И как всегда убеждает, находит
высочайшую поддержку. Под кабальные проценты берет
кредиты, выплачивает зарплату. Появилась надежда, зара-
ботал главный конвейер.
– Он, Песков, понимаешь, дверь ко мне ногой открыва-
ет! – Полушутя-полусерьезно жалуется Президент журна-
листам.
Увы, комбайны никто не покупает, у крестьян нет денег,
завод лихорадит. По приглашению Пескова завод посеща-
ют министры, государственные деятели. Сочувствуют,
вздыхают:
– В стране нет денег.
Вице-премьер Чубайс выразился без сочувствия:
– Нам не нужен завод, который не может продать свою
продукцию. Вы на рынке, господа!
В день своего 60-летия Юрий Александрович Песков
неожиданно для всех подает в отставку. На короткой
пресс-конференции он так же коротко сформулировал свое
решение:
– Мой потенциал не востребован государством.
На самом деле это было самое мучительное решение в
жизни. Только недюжинным людям удается не понять даже,
а ощутить, всем нутром почувствовать глубину, начало
тектонического разлома эпохи. Песков физически ощутил
это. Уходила в историю эпоха, его, Пескова, эпоха. Вме-
сте с биографией, с заводом, с заводским гудком. Вместо
завода будут другие новообразования, но Ростсельмаша
уже не будет никогда. Знаменитый директор знаменитого
завода уступает место племени младому, незнакомому.
Дерзайте!
Он готовился служить государству в другом качестве.
Советника, аналитика, спеца по особым поручениям, дип-
работника, наконец. Терпеливо ждал, подолгу обдумывал
своё положение, надеялся. Но предложений не последо-
вало… В Москве уже работало новое поколение, другие
люди. В области старые кадры сидели на чемоданах, а кто
ещё был в силе – попросту боялся неуёмного Пескова, его
непредсказуемости, фанатизма. Уезжая на дачу в сельцо
Маргаритово, Песков уже не обольщался насчет будущего.
Не он первый, не он последний: ушёл, значит, с глаз долой,
из сердца вон. Так повелось на Руси.
Конечно же, номенклатура в Ростове и вМоскве списала
этого необъезженного до сих пор жеребца. Некому пору-
читься за него, да и не годится этот конь для борозды.
«Сижу здесь, как Меньшиков в Березове».
Пятнадцать лет на пенсии. За это время написал капи-
тальный труд – трехтомную историю Ростсельмаша. Это
принесло некоторое удовлетворение. Может быть, кому-
нибудь пригодится…
Недавно умерла Тамара, жена, перед которой он чувство-
вал себя виноватым. На её лечение в Германии потрачены
все сбережения.…
В молодости он был авторитетом среди послевоенной
шпаны. Играл на трубе. Зарабатывал на свадьбах, вече-
ринках, похоронах. Поступил на вечернее отделение тех-
нического вуза. Женился. Но воровская среда затягивала.
Настал момент истины: идти окончательно в «малину» или
начинать новуюжизнь. Однажды проснулся и разломал об
колено любимую трубу.
– Я хочу, я буду учиться!
Когда-то мечтал стать летчиком. Мог сделать военную
карьеру, мог стать дипломатом, государственным деятелем.
Он выбрал Ростсельмаш. Или Ростсельмаш выбрал его.
Отдал ему лучшие годы жизни. Бурная, драматическая био-
графия завершается. Он одинок. Великие всегда одиноки,
потому что их мало.