4 / 8
Ëèòåðàòóðíàÿ ñòðàíèöà
4
¹6 – 2011 ã
Из цикла «Прощание»
А.Е.
1
Глаза вы прятали, как мысли, –
Глазами плакали.
Глаза, как ведра с коромысла,
Слезами звякали.
Губами прыгали до неба,
Губами падали.
Губами вопрошали хлеба,
Губами гладили.
Руками прославляли тело,
А душу – комкали.
Руками жили слишком смело,
Но лишь потемками.
Однако мыслями своими
Вы только мучались –
Лились глазами дождевыми,
Бровями-тучами…
2
Дождь увяз в твоем хуторе,
Вымыл зелень и зрелость,
Взглядом синим измýторил
Запоздавшую смелость,
Оградил, как решеткою,
Отдалил бездорожьем…
Ты вдруг сделалась кроткою,
Льнула словом хорошим
И хотела стать близкою,
Теплой, ласковой, преданной,
По натуре – изысканной,
Заповедной, неведанной…
А потом – как намеренно
Мы ругались и лаялись…
В душах грешных размеренно
Обнимались и каялись…
3
Молочные всплески и ласки
Сегодня боятся огласки –
Я прячу глаза от тебя…
Развязаны легкие руки,
Колышет их ветер скуки.
Смеюсь, свои слёзы дробя…
Þðèé Êàðòàøîâ
Êîãäà ÿ îò ñ÷àñòüÿ ïëà÷ó
Отстань, но останься!
Отпрянь, но рассмейся!
Разорванной (в глянце),
Смотри на семейство
Прилежных печалей,
Рожденных тобою:
Покорно прощален,
Бреду за судьбою.
Махну рукавом,
иль рукой,
или тенью –
Не стон и не звон,
не покой
и не пенье…
Испуганный радостью,
Чтимый бедою,
Прогорклою сладостью
Буду с тобою.
И буду всё дальше,
Всё глуше, всё тише…
Ни правды, ни фальши
Уже не услышу.
Ни губ не касаясь,
Ни сердца,ни взора,
Уйду, как мерзавец,
Шутя от позора.
И то, что украдкой
Таю′ я в тревоге, –
«Поэты одиноки, как планеты,
поэтов так же мало, как планет»,
– вспомнил я слова Владимира
Фирсова, вчитываясь в только что
полученную мною книгу «Холодное
время» большого кубанского поэта
Нины Никитичны Хрущ.
Большой поэт…
«Кому бытьжи-
вым и хвалимым, кто должен быть
мёртв и хулим…»
– начал я было ци-
тировать Б. Пастернака, но подумал
о том, что в мире «муз и граций»
ситуация во все времена практичес-
ки одна и та же. Кому-то в избытке
достаётся
«административного
ресурса»
, т.е. чиновничьего благово-
ления. А кто-то (тоже ведь большой
поэт!) вынужден в одиночестве и
полузабвении
«прорастать у поля»,
ощущая себя в одном ряду
«с сиры-
ми, убогими, пропащими».
Быть камертоном нынешнего,
резко расколовшегося на две непри-
миримых ипостаси, времени – по-
истине
«распятию равная магия»
(В.Маяковский).
С одной стороны,
«в провинции
положено издревле /Отстраивать,
молясь, монастыри /И возрождать
забытые деревни»
(хотя и для этого,
пожалуй, у провинциального люда
не всегда достанет силёнок), а с
другой стороны:
…дальний мир так чопорен и строг,
Бессмысленны и вера, и страданья.
Но с нами честь, достоинство и Бог,
И нежный свет любви из мирозданья».
Вот уж это планетарное ощу-
щение себя частью вселенной, от
которой (но не от людей же,
«что
не верят слезам»)
только и остается
ждать тепла и сострадания.
Но истинно русского поэта от
родной земли не оторвать, особенно
если этот поэт живет в глубинке, свя-
занный с нею всеми корнями.
Что ему до того, что
«Москва то
празднует, то пляшет – /Страна
живёт своей судьбой»,
–
ведь глав-
ное, что
«Мужик в глубинке землю
пашет, /не ищет радости иной»;
Здесь не проходитжизнь впустую –
Земли холодной нет родней.
Увидев красоту земную,
Обрадуется и заплачет с ней.
Душа поэта тоже плачет вместе с
родной землей, ибо время большой
поэзии, время истинных провидцев
и пророков уходит в прошлое, и их,
к великой нашей печали, тоже можно
отнести к
«позабытому воинству
века»,
как того инвалида Великой
войны с флагом на костыле, что
пытается прожить на милостыню за
песни под гармонь на базаре.
Не глазами ли подобных калек и
изгоев во все времена
«
Русь глядела
сквозь вечную синь – было в ней без-
защитное что-то»?
Поэзия Нины Хрущ настолько
искренна, органична и неподдельна,
настолько насыщена живой душой,
полной смятения и боли, что хочется
не столько писать о её стихах, сколь-
ко их цитировать:
Будем жить, выбиваясь из сил,
На восходе жестокого века,
У подножья церквей и могил,
Чтоб увидеть лицо человека.
И, связав на суровом пути
В крепкий узел житейские звенья,
Так сумеем по жизни пройти,
Чтоб не кануть в пучину забвенья.
Новая книга поэта довольно
объемна. В ней есть и «переложе-
ния» из Горация, и берущий за душу
лирический разговор с речкой Аше,
и многое другое, о чем хотелось бы
рассказать, ибо всё это превосходно
написано.
Но я надеюсь, что каждый чи-
татель сам найдёт в сокровищнице
Нины Хрущ то, что ему покажется
наиболее близким и созвучным соб-
ственному внутреннему камертону.
Я же, всегда ощущающий духов-
ное родство с Ниной Никитичной,
хочу сердечно поздравить её с по-
корением очередной поэтической
вершины и пожелать нового восхож-
дения.
Валерий Клебанов, член Союза
писателей России, г. Сочи
Ïëàíåòà ïî èìåíè Íèíà
Íàøè ãîñòè – ïèñàòåëè Êóáàíè
Не будет на гладкой
Твоей – на дороге!
Повстанец
В степи ветер дует,
Дует, завывает.
Казак девку любит,
Любит, проклинает:
«Золотые косы,
Пламенные губы…
Кто вам самый нежный,
Кто вам самый любый?
Конь идет понуро,
Да полынь тоскует.
С кем моя зазноба
Днюет и зорюет?
Я брожу с тоскою,
С бедою целуюсь.
Над лихою шашкой
Кручинюсь, волнуюсь.
Родина степная!
Жалюшка родная!
Я нашел бы счастье –
Где оно, не знаю.
Поскакал бы к милой
Да обнялся с нею…
Но чёрные крылья
Накрыли Рассею».
***
Когда я от счастья плачу,
Что казаком рожден,
Мою понимают удачу
Лишь степь да родимый Дон.
Не выхвал, не бзык, не поза,
А тихая в том любовь,
Прекрасная, как роза,
Горячая, как кровь!
И только простыми словами
Себе я сказать могу,
Как счастлив под небесами
На вольном святом берегу!
ст. Вешенская
Вымирающий хутор
Под окнами вечер зажмурился,
Увял и рассыпался шум…
Кривая, горбатая улица
Умолкла от старческих дум.
Калитка прошамкала дряхлая
Цепком на сосновой губе.
И дым паутинными вяхлями
Повис на чумазой трубе,
И старость вздохнула печальная –
С поджатым собачьим хвостом.
Звезда, как слезинка сусальная,
Сверкнула,пропав за мостом…
***
Я люблю тебя, страдая,
Ты глуха и далека.
Может, радость ты святая
Иль бесовская тоска?! –
Не пойму в объятьях лунных,
В майском цвете в полосах –
Заблудился я в безумных
Голубых твои глазах…
***
Как эта зоренька румяна,
В закатном нежится огне.
Зачем неясная поляна
Пригрезилась в коротком сне?
Где я одна в саду вишневом,
В своем застенчивом раю,
То разговариваю с Богом,
То песни русские пою.
Здесь мне не жарко и не знобко.
Взлетают искорки во тьму…
Но отчего так сердцу робко
В горчащем, призрачном дыму?
Даль. Небосвод. В небесной сини
Сверкают звезды холодней.
Легко ли жить в моей России?
Господь, ты думаешь о ней?
Лукавых истин мне не надо,
И мой вопрос, – не тяжкий крест.
Где жизнь моя в пределах сада,
И тишина стоит окрест.
***
Между веток вдруг стало видней –
Четко вписаны черные трубы.
Обмелел небосвод, и сильней
Режет холодом руки и губы.
Тянет стужей от мокрой земли,
Что-то рано дохнуло ненастье.
Лист злачёный кружит на мели.
Время мчит, обнимая запястье.
Буду думать, молчать о своём.
Где струящийся свет над полями,
Где грустит над спокойным лицом
Старый тополь с пустыми ветвями.
Каркнул ворон, слетел со столба,
Крылья блещут в седой паутине.
И была ещё нежной судьба
К ожидавшей покоя равнине.
***
Не забывай меня, любовь –
В чужом дому, как в отчем крае,
Где райский свет, где слово – новь
Туманом сердце накрывает.
Не забывай меня, печаль!
В минуты радости беспечной.
Когда себя ничуть не жаль
В стремнине жизни быстротечной.
Не забывай меня, тоска, –
Пои меня словесным ядом,
Покамест млечная река
Дымится над осенним садом.
Надежда, вера, где же вы?
Среди попутчиков случайных
Ищу, но вы слабей травы
И тише всех ветров печальных…
***
Солнце – на лето, зима – на мороз,
Инеем белым мой тополь оброс.
Кружит Россиюшку белая хмарь,
Ходит мороз в ней,
как царь-государь.
Бродит с размахом таинственный
гость –
Красная шапка, да в золоте трость.
Сыплет снегами сквозь синий
камзол
На город притихший, на замерший дол.
Весел и пьян, всех целует в уста:
– А не горчит ли калина с куста?
– Слаще, морозушко, летних медов,
На белом, на чистом, как алая
кровь.
Тешился долго, ходил меж полей, –
Как вам живется в России моей?
Много ли дали вам прав и свобод,
Всем ли доволен мой русский народ?
Хрустит под ногами снегов серебро,
Всё перепуталось – зло и добро.
В замятии снежной, прикрыв
скорбный лик,
Горько слезами закапал старик.
***
Темно и тревожно, любимая, –
не беспокойся.
Не плачь, не проси
и ничего в мире этом не бойся.
Осенние ветры затихли
в прозрачной печали.
Заветные просьбы
мы вспомним с тобою едва ли.
Встань, помолись-ка, родная,
всем огненным знакам,
И небу, и солнцу,
и во поле сеяным злакам.
Что ж, обветшало и наше
родное крылечко,
Стало чуть тоньше
на пальце златое колечко.
Ужели нам мало
небесного лёгкого света?
Наш ангел-хранитель
не требовал спешно ответа,
Где рядом стоим мы
на старом любительском снимке,
Где ласточка вьётся,
щебечет в заоблачной дымке.
 ñâî¸ì çàñòåí÷èâîì ðàþ