4 / 6
Ëèòåðàòóðíàÿ ñòðàíèöà
4
…Хрясь!
Невысокий, сутулый человек покачнулся, сел в грязь.
—Ты чё, скотина, делаешь? На кого руку подымаешь?—Старик бежал через раскис-
ший, разъезженный двор тракторного отряда, оскальзываясь и размахивая руками.
— Убью гада! И тебя тоже — не подходи! — Глазки Мельниченко налиты кровью,
рот скривлен пьяным оскалом. — Всех вас надо! Вкалываешь, вкалываешь, а у него
трактора нет! Шлепай домой по грязи шесть километров!
...Человек поднялся, потрогал рукой скулу, сплюнул и молча пошел в конторку от-
ряда.
— Не лезь, говорю, — пальцем перешибу! — Голос Мельниченко давился матом.
— Я тоже человек!
Старик остановился.
— Зверюка ты, не человек. Рожей бы тебя в навоз!
— А ты спробуй!
Подошли еще трактористы. Так и стояли: Мельниченко — с одной стороны набитой
тракторами глубокой колеи у ворот отряда, трактористы — с другой, молча слушали,
как тот орет.
—Фашист! Ему што? Через пять минут завалится к бабе под теплый бок, а ты меси
дорогу, хавай дождь, ветер! Не пойду! Давай трактор! Пусть везут! Я тебе не наймался!
Чё уставились? Хай издевается, да?
— Да нету у него трактора — не пришли еще, — сказал старик.
— Чхал я на это! Рожает пусть! Мне домой надо! Отробил я и баста! На горбу нехай
прет! Он обязан...
— Ну молчун! — сказал Андрей, рыжеволосый парняга тридцати лет. — Сопел,
сопел и на тебе...
— Тебе што за собачье дело? — Мельниченко бросил злобный взгляд на Андрея.
— Сопли утри...
— Ты людей не оскорбляй, а то... — Старик потянулся к забору — оторвать штаке-
тину.
—Што-о?
—Да ну его, Федотыч! С ним сейчас говорить, что в пустое ведро бубонить. Пошли.
— Андрей взял старика под руку.
Мельниченко окинул двор мутным взглядом, шагнул в колею и пошел прочь, широко
раскидывая сапогами черную, маслянистую жижу...
— Успокойся, Федотыч. — Андрей вел старика на улицу. — Ну что ты так?
— Усе, Андрюша, спокойный я... — Лицо старика бледно, губы дрожат.
— До дому?
— До дому. Стой! — спохватился Федотыч. — Как же механик?
— Ребята к нему пошли. Помогут, если что...
— Слышь, Андрюха? Зайдем до нас. Посидим, покалякаем. Шкалик у бабки выцы-
ганим, а?
— Зайдем, Федотыч...
Они сидели за столом, пили пиво. Шкалика в хате не оказалось, зато утром в сельмаг
трактор приволоки тележку бутылочного пива. Пиво в хуторе — редкая радость, осо-
бенно в осеннюю непогодь. Догадливая жена Федотыча прихватила несколько штук
— «на случай...»
—Понимаешь, Андрюша, не можу я спокоиться, —Федотыч допил стакан, тыльной
стороной ладони вытер седые усы. — И как он?.. Где взял стоко нахальства? Вдарил
человека ни за што!
— Сволочь он! Урвал обстановку. Знал — механик не ответит. Даже жаловаться
не пойдет.
— Сволочь — это совсем трошки, Андрюша. В нем какая-сь ненависть булькала. А
ненависть от ничего — штуковина страшная. Сущность его проступила. Она завсегда,
в конце концов, рвется, прет наружу. Не скрыть ее насовсем...
Старик замолчал, налил пива в стакан, отхлебнул, двинул стакан в сторону.
— Фашист, каже. А сам-то, сам? Вдарил человека, токо подвернулся случай. Запро-
сто! И совсем не за то, што его, мол, обидели. Как наяву. Не можно, Андрюша, терять
человечность. Никада! Человеку без нее — каюк!
Старик подошел к окну, открыл форточку. На дворе вечерело. Посвистывал поры-
вистый осенний ветер, рябил темные зеркала луж на жирном, густом месиве дороги,
Àëåêñåé Áåðåãîâîé
ÔÅÄÎÒÛ×
трепал одинокие листочки на вишнях в палисаднике.
Низкие рваные тучи сыпали бесконечной мегычкой,
мочили и без того мокрую землю. Который день не
видать солнца на небе...
Федотыч закурил, пустил струю дыма в форточку.
— Был, Андрюша, у меня случай в жизни. Спом-
нился, стоит в голове...
— Расскажи, Федотыч.
— Теперичь уже — давно то было. Весной сорок
пятого. Конец войне, радоваться вроде надо, а у меня
дело дрянь. Узнал тада я о погибели меньшого из
моих братанов — Степана. Двух других вбили рань-
ше, родители сгинули в оккупации, женой до войны
обзавестись не успел, так што остался я на белом
свете один-одинешенек, прислониться не к кому.
Злость во мне кипела, а тот фашист, што Степана
положил, плеснул ее через край. Жизня моя маленькая, цепляться за нее охота пропала,
так што, пер я на врага, как кажут, без огляда. Одна была моя цель: набить больше гадов
— за родителей, за братанов, за всех нас.
Федотыч несколько раз глубоко затянулся, помолчал, словно взвешивая что-то в уме,
потом продолжал:
— Так вот, ткнула нас война в Германии в один городок. Махонький такой, вточь
с одной глыбы камня. Вошли, ломим по улице, стреляем — фашисты в кажном доме.
После пальба затихла — повыбили, значит, но дома проверять надо — и нас послали
пошукать фрицев.
Заскочили мы с ребятами в один дом, здоровенный такой — пять этажей и магазин
внизу. Парни разбеглись кто куда, и сам не знаю как, попал я в одно помещение, кажись,
на третьем этажу. Квартира! Дверь толк — не заперта, открылась. За ней прихожая, все
шикарно и — никого. Интерес во мне проявился: дай, думаю, гляну, как немецкие бо-
гатеи жили. И пошел, хочь знал — одному неположено. Одна комната — никого, тихо,
другая, третья — тож тишина. Я автомат на плечо, дивлюсь по сторонам. Двери высокие,
резные, на окнах шторы красивые, диваны мягкие, ковры кругом, на картинах дебелые
голые бабы. В углу дверка под красной кожей. Думал, фальшивая, али тайник какой-сь
— ногой пхнул, она нараспашку. Вошел. Чи кабинет, чи библиотека — книжки, много
книжек на полках. Посередь стол, што скирда здоровенная.
И вдруг, чтой-сь шевельнулось. Я автомат сгреб, палец на крючок. За книжной полкой
—немец, може, полковник, може, капитан, не знаю. Погоны у его такие плетеные. Китель
расхристан, сам белый и кислый, как порошок аспириновый, трясется, оружия нема.
Не знаю, што тада случилось. Надо бы его грохнуть — за брата, а не можу. Глянул ему
в глаза. Там ужас: человек свою жисть секундами считает — и я токо стою и молчу.
Догадался я, кого он видел счас. Перепужанный, безоружный человечек. Встрень он
меня хочь палкой, я бы стрельнул, наверно, не мигая. Но у него — пусто. Стоит, уставил-
ся на меня и видит того самого фашиста, коим, може, сам был. Того, кому то легкое дело.
Токо он промазал. По своим мерял. Не можу я быть тем, про кого он думал...
Трахнул бы я его, кто б меня завинил. Гремела война и давила всех подряд. А он
—враг. Никто бы и не узнал даже, не поинтересовался. И кто бы попрекнул лишним фри-
цем? Токо я сам, моя человечность. Штобы со мной сталось, потеряй я ее тада? Може,
и дальше пошло бы, поехало. Да сущность моя другая, не можу я иначе. Не согласный
я, штоб он так думал про меня. Показал ему дулом на дверь: гайда, мол. Он сам задрал
руки, двинул поперед...
Федотыч снова закурил. Рука с горящей спичкой дрожала.
— Ну и что с ним дальше? — спросил Андрей.
—Сдал я его в комендатуру. Но не то счас важко, не об том думаю... Есть и у нас кой-где
такие вот фрицы, што запросто махнут кулаком, оружией, любой хреновиной. Лишь бы по
его было. Токо б задавить, принизить другого. Я думаю: откель они берутся? Вроде тому
у нас не учуть. С рождения? Или сами воспитуются? И все должно быть по его, не кусни
его интересу — не дай бог! Везде бы ему впереди да без очереди. А не то?.. Долго думать
не станет. Вот и выходит: одному все это противность, чужбина, а другому зубы надо
жать, штобы сховаться внутри себя, упрятать свою сущность до поры... —Старик размял
папиросу в пепельнице.—Да... били его, били, всем миром зничтожали, а он, видишь ли,
живет, нет-нет, да и проявится. И частенько — совсем не там, где мы думаем...
Они замолчали.
За окном совсем стемнело. Только слышны были свист и пение в проводах свирепого
степного ветра...
1979 г.
рассказ
«Çîâóùàÿ ïòèöà» – î÷åðåäíàÿ ñòóïåíü â òâîð÷åñòâå Ëþäìèëû Õëûñòâîé
Однако приоритетное место в
творчестве Людмилы Хлыстовой
постепенно заняла проза, в которой
она выступает уже как сложивший-
ся, зрелый автор.
Перед нами новая книга Людми-
лы Хлыстовой «Зовущая птица» По
жанру – это повесть, хотя наличие
в ней трех сюжетных линий дает
право автору отнести ее к разряду
небольшого романа.
События, разворачивающиеся в
книге, обычные для нашего време-
Таганрогский прозаик Людмила Хлыстова – не новичок в литературе. Автор нескольких книг и публикаций в различ-
ных сборниках, альманахах и журналах, она пробовала свои силы в разных жанрах: прозе, поэзии, драматургии. По
итогам областного литературного конкурса в честь 150-летия Антона Павловича Чехова её небольшая пьеса «Каж-
дому кулику свое болото» заняла третье место и была награждена дипломом третьей степени.
ни: судьба молодой, но уже не юной
женщины, которую, как и автора,
зовут Людмилой, и у которой весь
набор проблем «современной жен-
щины», придавленной обычным се-
годняшним «ничего»: ни мужа, ни
детей, ни денег, ни даже затаенной
любви и перед которой – заурядное
одиночество и перспектива нера-
достной старости, и эта женщина
пытается самостоятельно решить
свои проблемы, что-то ей удает-
ся, что-то – нет. Автор не только
описывает череду радостных и не
радостных событий в жизниЛюдми-
лы, она пытается анализировать их
причинность, помочь герою найти
правильное решение, и насколько
ей это удается, судить читателю.
Еще две сюжетные линии – это
богатый столичный бизнесмен,
бывший одноклассник Людлмилы
Валерий, – нечаянная и случай-
ная, а потому отчаянная (тафтую
умышленно) любовь Людмилы, и
его жена Наташа. Каждый из них
по-своему несчастен на вершинах
этого любовного треугольника, ко-
торый в силу разных обстоятельств
никак не может быть разрушен, но
больше всех, как обычно в таких
случаях, несчастлив сын Валерия
и Натальи – Тимофей.
И треугольник этот так и оста-
нется неразрешимой проблемой
для всех троих, выиграет от того
только Тимофей, отчего у читателя,
возможно и проскочит вздох облег-
чения – кажется, справедливость
восторжествовала. Может быть. Но
ведь когда кто-то выигрывает, от
того кто-то обязательно проигры-
вает. Не потому ли и гибнет другое
невинное в этой жизненной драме
существо – маленький сын Людми-
лы и Андрея, плод их горячей и
скорой любви? Пусть это заставит
читателя задуматься.
Книга выстроена вполне про-
фессионально, написано хорошим
языком, и что главное, все герои
в ней говорят самостоятельно,
присутствие автора не давлеет над
ними, они живые, а потому интерес-
ные, судьбы их волнуют читателя,
заставляют сопереживать.
Я хотел бы поздравить Людми-
лу Хлыстову с хорошей книгой и
пожелать ей дальнейшего творчес-
кого роста и творческой стабиль-
ности.
Алексей Береговой,
член Союза писателей России.