3 / 6
Ëèòåðàòóðíàÿ ñòðàíèöà
3
эссе
О Закруткине у меня остались добрые воспоминания. Он, конечно, не был «борцом», тем более диссидентом,
он всегда был лоялен к власти, но не скупился на доброе слово и уж , конечно, был большим «хлебосолом».
1
Не выпить у него за столом было невоз-
можно. Именно поэтому, когда я полностью
отказался от спиртного, я не поехал к нему
и, когда он спросил: «Почему не приехал
Игорь?», ему сказали: «Да, он же теперь
не пьет…»
– Как? Совсем не пьет?…Этого не мо-
жет быть! – Этот монолог он уже произ-
нес, когда наше «знакомство» подходило
к концу. У него был рак.
Была операция. (После которой он тут
же в больнице выпил с Бахаревым и тогда
еще со мной). Хоть операция отдалила его
конец, но эта проклятая болезнь имеет свой-
ство «возвращаться». Но до этого была еще
целая жизнь.
К Закруткину я попал впервые в 1954
году. Я написал повесть «Чет или нечет»
о немецких лагерях. Показал ее Борису
Изюмскому, который был тогда главным
редактором альманаха «Дон». Изюмский
довольно благосклонно отнесся к моему
первому большому (страниц 300) «труду»
и посоветовал встретиться с Закруткиным.
Виталий Александрович жил тогда непода-
леку от драмтеатра. Квартира была боль-
шая и хорошая. Сам он мне напомнил «до-
революционного профессора». Достаточно
строг, но доброжелателен. В пенсне и в
«штацком» тогда еще костюме. Позже он из
Ростова уедет в станицу Кочетовскую, где
«приголубит» замечательную станичную
девушку Наташу, которая вскоре станет его
второй женой, и наденет «гимнастерку».
В университете я видел одного настоя-
щего профессора. Это был профессор Не-
мировский, который преподавал еще в Вар-
шавском университете, пока тот в 1914 году
не эвакуировался в Ростов, «прихватив» с
собой и Немировского. Ничего общего в
облике не было у этих двух людей. Неми-
ровский – это был старичок небольшого
роста, с большими рыжими усами (похо-
жими на усы Антона Ивановича из фильма
«Антон Иванович сердится»), поклонник
Марра, за что, конечно, «большевики»
сильно «чистили» профессора, когда выш-
ла работа товарища Сталина «Марксизм
и вопросы языкознания». Немировский
немножко грассировал, как и большинство
старых интеллигентов, и это его слова:
«Да! Больсевики умеют цистить!»
Конечно, это был образованнейший
человек, но с некоторыми буквами у него
были свои «нелады». Закруткин, конечно,
не «тянул» на «полного» профессора, но
пенсне, манера говорить (он преподавал
в пединституте) – все то было почти «про-
фессорским».
Я не буду говорить ни слова о его про-
изведениях, о них много написано, много
сказано критиками, в монографиях лите-
ратуроведами, скажу только что его арест
в 1937 году и был связан с литературой. В
его повести нашли «задатки» нацизма на
том основании, что в повести рассматри-
вались разные человеческие черепа…Он
попал в число тех счастливцев, которых
«волна либерализма», которая хлынула
после ареста Ежова, «вытолкнула» его из
подвалов НКВД на Энгельса 33, на «све-
жий воздух». Все, кто уже был в лагерях,
там и остались, а вот «сидельцы» в под-
Èãîðü Áîíäàðåíêî:
«Âèòàëèé Çàêðóòêèí»
валах – вышли. Среди них был не только
Закруткин , но и Владимир Фоменко (из
Ростовской писательской братии).
Ничто не проходит бесследно и, думаю,
что «осторожность» Закруткина во многом
объяснялось тем, что он уже «там» побы-
вал. Кстати, Закруткин не был членом
партии. Когда-то он сделал попытку, попро-
сил рекомендацию у Соколова, но тот ему
отказал, как человеку с не совсем крепкими
«моральными устоями». Беспартийность
совсем не мешала Закруткину жить широко
и привольно. Он был секретарем Союза
писателей России, депутатом областного
совета и прочее, и прочее… На конферен-
циях и пленумах (даже партийных) его
выступления были почти обязательны и
желанны потому, что он говорить умел и
говорил не «по писанному», и его «конек»
был «сохранение донской природы». Мно-
го он сделал и для своих новых земляков
– кочетовцев.
Его там любили и помнят до сих пор.
Дом его деревянный у самой пристани
с большим виноградником был «полной
чашей» и видывал столько гостей, что,
наверное, на Дону нет ему равных. Даже
дом Шолохова был более «закрыт» в силу
«величины» его владельца.
Я был секретарем партбюро и секрета-
рем правления Ростовской писательской
организации. Это было не столько застой-
ное, сколько «застольное» время, и гости
на Дон «жаловали» если не каждый день,
то, особенно летом и в сентябре-октябре,
– ежемесячно. Не буду всех перечислять,
это заняло бы слишком много страниц. Ко-
нечно, были и иностранные делегации. (Я
как раз и был секретарем правления «по
иностранным делам»). Вот у меня на полке
стоит книга Сбигнева Домино «Бледные
огни», и ее автор мне запомнился тем, что
когда мы после многочасового застолья
возвращались на «Ракете» домой в Ростов,
Сбигнев настолько «расчувствовался», что
достал пачку (запечатанную) трехрублевых
банкнот, разорвал ее… и стал трехрублев-
ки «пускать по ветру» – они кружились в
вихрях воздуха за быстро идущей «Раке-
той» и… плавно опускались на «кипящие
волны» за кормой. Что поделаешь, поляки
ведь тоже – славяне!
Вот после такого «сидения» мы однаж-
ды возвращались с Юрием Бондаревым,
а потом еще почти всю ночь просидели с
ним в «Интуристе». Уже не пили ничего,
а только вспоминали... Войну… И этот
вечер сблизил нас.
Однажды к нам приехал редактор вен-
герского журнала «Альфельд» Кальман
Ковач. Я должен был с ним пойти на ужин,
так как Соколов, сказавшись нездоровым,
поручил это мне, тем более, что я еще,
как сказал выше, был секретарем «по ино-
странным делам». Ковач остановился в
гостинице «Ростов» – рядом с журналом
«Дон». В холле я встретил Закруткина и
его «адъютанта» Сашу Кондакова. Я пред-
ложил Закруткину «присоединиться» к
нашему «ужину».
Закруткин не только сразу согласился.
но и предложил место – закрытый «заль-
чик» в аэропорту «для депутатов».Стол
был великолепный, и вел его, конечно,
Закруткин. Начали с конъячка. Первый
тост Закруткин предложил за Шолохова…
Конечно, пить только стоя…Выпили…Не
успели сесть и что-нибудь «наштрикнуть»
на вилку, как Закруткин уже поднял (Саша
уже всем налил) второй тост за…Гагарина,
за космонавтов, как раз в это время вошла
группа летчиков – командир Ростовского
авиаотряда и с ним еще двое…Ковач не
успел прожевать грибочек, как последовал
третий тост за… Советскую армию – ос-
вободительницу Европы!.. Это, конечно,
тоже надо «принять» стоя и «до дна». За
столом с нами оказался (при Закруткине»)
киноактер-герой «Баллады о солдате». Ка-
жется, Ивашов… За «русского солдата»,
опять-таки нужно было пить до дна и
стоя… На шестой рюмке Кальман Ковач
уже понял, что «сесть» и закусить ему не
дадут, да, думаю, что он уже ничего и не
хотел, сильно «захорошел», и теперь уже
сам стал «провозглашать» тосты, в том
числе «за моего друга... Игора…Бондарен-
ко…». Пили только стоя… В конце вечера
я еще свозил Ковача на Дон, на левый
берег, где мы окунули палец в «воды Дона-
батюшки» и, конечно, распили бутылочку
шампанского.
Утром нам ехать в Таганрог, к Чехо-
ву… Я прихожу в гостиницу. Ковач лежит
«полумертвый», с мокрым полотенцем на
голове… Я принес с собой «лекарство»
– плоскую фляжку с конъяком. Полечи-
лись… И Антон Павлович нас «принял»
вполне благосклонно…
2.
Виталий Александрович прошел всю
войну военным корреспондентом. Он
любил рассказывать историю, как в боях
за Берлин он поднял в атаку подразделе-
ние, когда его командир был убит. За это
Жуков лично вручил ему орден Красного
Знамени. В справочнике написано, что
Закруткин летом 1941 года добровольно по-
шел на фронт. Сам он рассказывал такую,
с моей точки зрения, забавную историю.
Он и ростовский драматург Иллиарион
Стальский оказались то ли в Кисловодске
то ли в Пятигорске, одним словом где-то
на Кавминводах. Оба уже были в армии.
Пришел какой-то «высокий чин» и сказал:
мне нужен фронтовой корреспондент,
кто из вас желает отправиться на фронт?
Стальский обращается: «Товарищ! (чина я
не знаю, допустим, полковник), разрешите
мы с Виталием Александровичем посове-
туемся?» – «Посоветуйтесь, пять минут
вам…». Полковник вышел, Стальский
говорит Закруткину: «Виталий, у меня
сильно болит большой палец… на правой
ноге… Может, ты поедешь…?»
– Ладно, – согласился Закруткин. По-
ехал. Прошел всю войну. Вернулся – грудь
в орденах. Стальский был после войны
награжден медалью «За победу над Гер-
манией.»
Это был 1960 или 1961 год. Я по зада-
нию редакции поехал в Элисту собирать
материал для юбилейного номера – 350
лет «добровольного вхождения Калмыкии
в Россию».Летел самолетом первый раз, и
что-то мне сильно не «понравилось».
Подташнивало и голова…Остановился
в гостинице, если можно было так назвать
это убогое заведение. Вообще, Элиста про-
извела на меня удручающее впечатление.
Гостиница была полна «переводчиков».
Это были «московские жучки», которые
приехали «на заработки». Конечно, ника-
кими языками они не владели, а работали с
так называемым подстрочником, то есть из
очень плохих стихов делали плохие, но при-
годные для печати по случаю «юбилея».
В это время именно почему-то в Кал-
мыкии снимался фильм по рассказу Зак-
руткина «Млечный путь». (Фильм вышел,
но… не пошел…) Но я хочу рассказать не
об этом. В фильме был занят чудесный ак-
терский «ансамбль» – Жаров, Ларионова,
Рыбников… В гостинице в встретились с
Закруткиным и мы все – «мужики» отпра-
вились на охоту на сайгаков. Гоняли по
степи целый день.
Вот где воздух был! Аромат степных
трав неповторим. Кто-то подстрелил сай-
гака… Грустное было зрелище. Как это
красивое грациозное животное умирало…
Глаза большие…и полные слез…Умирало
тихо… Я на всю жизнь запомнил… (В
романе «Красные пианисты» есть у меня
эпизод, когда следователь гестапо гаупш-
турмфюрер СС Беккерт, в молодости, когда
был лесничим, увидел умирающего от пули
оленя…И больше он никогда не стрелял в
животных…) Охота, слава Богу, к вечеру
закончилась, ну и, конечно, после трудов
«праведных» – ужин. Калмыцкое началь-
ство «расстаралась»…На столе чего только
не было. Ужинали мы, естественно, не в
городе, а на «вольном воздухе».
Были ли это юрты и еще какие то две
постройки – словом, «закрытый горо-
док».
К ужину привезли и Аллу Ларионову.
Сидела она напротив меня. Что можно
сказать – царица! Истинный Бог – царица!
Я потом «близко видел и Ирину Мирошни-
ченко, и Жанну Прохоренко (они были у
меня в гостях). Ларионову сравнить не с
кем! «Выступает слово Пава, говорит-то
величаво» – это несколько перепутанные
мной «сказочные слова» относятся к ней.
Не совсем, правда. Насчет, говорит-то «ве-
личаво»... Нет, речь у нее хорошая, но не
«сказочная». Рядом с ней сидел Коля Рыб-
ников. Славный парень. А напротив меня,
рядом с Аллой, –Михаил ИвановичЖаров.
Человек из моего далекого детства – «Три-
логия о Максиме», где он поет: «Менял я
женщин… трилинили, как перчатки. и пил
всегда... трилили, три звездочки коньяк…»
А в «»Беспокойном хозяйстве» в тысяча
девятьсот сорок каком-то году, я, солдатик,
смотрел «старшину Жарова», игравшего
с Целиковской, которая то ли уже была, то
ли потом стала его женой…
Так вот, Михаил Иванович, «жаловал-
ся»: «У меня сыну пять лет…(Жена у него
уже была то ли четвертая, то ли пятая..) Его
«поднять» надо…Поэтому я
сейчас, ребята,
(Îêîí÷àíèå íàñòð.6)