4 / 6
Ëèòåðàòóðíàÿ ñòðàíèöà
4
Галина
Студеникина
г. Новочеркасск
член СПР
Мне – хуже всех
Есть мне время посмеяться,
есть мне время погрустить…
Но, средь временных оваций
(не взыщите, «папарацци»!)
нет мне времени любить.
Может, это и неплохо –
не любить… Но, как свеча,
я без пламенного вздоха –
и без ах-а, и без ох-а –
таю,
сердцем горяча…
С нелюбовью (поневоле!)
посмеявшись, погрустив –
больше пуда съевши соли –
ставлю на секретной боли
рассекреченности гриф.
Смейтесь: тоже, мол, открытье –
курам на смех,.. мне на грех!
Смейтесь, только, не корите:
без любви – ни сна, ни прыти;
без любви
мне – хуже всех…
Ольга Губарева
п. Сандата Сальского р-на
член СПР
Бабье царство
Опять стихи в мой дом слетаются
И принимаются лечить,
Когда душе моей случается
Ожог иль рану получить.
Когда отравленными яствами
Боль у души крадет покой,
Я заслоняюсь не лекарствами –
Держащею листок рукой.
На белом – черных строк горошины,
Тепло чужой души храня,
Все, что на свете есть хорошего,
Прольют бальзамом на меня.
И я узнаю: я не первая,
Из переживших эту боль.
Джульетта, Лаура, Офелия –
Страдали тоже за любовь.
Мы все – и дурочки, и гении –
Живем, на свет любви спеша.
И в бабьем царстве – лишь мгновением –
Моя горящая душа!
Мария Манакова
г. Ростов-на-Дону
член СРП
***
Центральное отопление
Отключено по графику,
Ночь выдыхает инеем
Стылую дымку лет…
Снова до исступления
Смотришь на фотографию,
Взглядом по тем же линиям, –
Прошлого больше нет.
Стены до звона выстыли,
Тлеет окно геранями,
Блик фонаря притронется
К призрачной пене штор.
Фотообоймой выстрели –
Даже, увы, не ранена…
Двести одна бессонница
С тех пережита пор.
Клетчатый плед по-дружески
Тело спасёт от холода,
Памяти вспышкой жаркою
Не растопить камин…
Фото-мирок за городом
Плещется в летней лужице,
Радуга гнётся аркою,
Буйно цветёт жасмин…
Два лепестка оторваны,
Кончились муки адовы…
Кутаюсь в плед по графику
После любой зимы.
Кадрики бело-чёрные
Сжечь на рассвете надо бы.
Двое на фотографии –
Это уже не мы.
Анна Ковалева
г. Волгодонск
член СПР
***
С колдовскими речами и смехом
обовью тебя хмелем до ног,
молодым заполуночным эхом
позову на развилку дорог.
Там, в цветах голубой повилики,
заповеданный посох найду,
уведу тебя в край полудикий,
где лягушки кричат на пруду,
где храпят темногривые кони
и лелеют свирель пастухи,
где не будет за нами погони
и отпустятся наши грехи,
где простятся нам беды и муки
и отступят худые слова...
На твои загорелые руки
упадет моя трын-голова.
Виктория Можаева
х. Можаевка
Тарасовского р-на
член СПР
***
Весной вечера
Светлы, словно детская вера,
В закатных лучах
Пылинки кружатся живей.
Стихает земля,
Встает золотая Венера,
И в белых кустах
Поет до утра соловей.
И сердце мое
На каждом ударе вбирает
Короткий мотив,
Который постигнуть невмочь.
Ах, как он поет!
Как будто, допев, умирает,
Как будто ему
Осталась последняя ночь.
Я думаю так,
Что музыка будет вначале,
Когда отойдут
Все страсти и боли мои.
Но в горних садах
Уже не бывает печали,
И, видимо, там
Другие поют соловьи.
А этот поет
С такой безутешной любовью,
Как флейтой Орфей
Холодную трогает тьму.
И тихий рассвет, плывя к моему
изголовью,
Отраду несет короткому сну моему.
Людмила
Бурцева
г. Ростов-на-Дону
член СРП
***
Однажды, как недавно это было,
Я всё плыла с тобою по теченью
К порогам водопада неизбежно…
Планету поменяю и светила,
Пристрастия, привычки, как одежду,
Но не прибуду к месту назначенья,–
Все переправы и паромы смыло.
Пусть свет квадратят окнами кварталы,
Довольствуется расстояньем малым,
Вода уже не падает с вершины
Потоком заоконного свеченья,
Качает тихо, как тогда качала
В двухместной лодке вечера, в постели,
Дождём снаружи или кровью в теле…
Нет, мы не будем начинать сначала, –
Движенье прекращается по мере
Испуганного тренья о причалы.
Клавдия Павленко
г. Ростов-на-Дону
член СПР
За пределы времен
торопясь
(Утро Нового 2010 года)
Отзовитесь живые! Неужто одна я
Снеуёмностью сброда одна я слилась?!
Я сегодня не та, что вчера, я иная,
Потерялась одна, а другая нашлась.
Прогнала с глаз долой стаю
сплетниц воронью
Применение алым нашла парусам,
Усмирила слезу ледяною ладонью
И доверила жизнь новогодним часам.
Убаюкала ночь прошлогодние ветры,
Укачала дожди до грядущей весны,
Укротила петарды за миг до рассвета,
Залила серебром новогодние сны.
Чьи-то тени не спят, расплываясь
безлико,
За пределы времен торопясь,
торопясь…
Засмотревшись на землю,
звезда-горемыка
Покатилась сквозь тьму в
новогоднюю грязь!
Чьи-то тени бегут, одиночество
множа.
Зарождается день за прозрачностью
штор.
Я, конечно, усну, только чуточку
позже, –
Говоря, говоря с пустотой до тех
пор…
Ирина Сазонова
г. Ростов-на-Дону
член СПР
***
В наглухо зашторенном уюте
Кресла обнимают, мягок свет,
Словно в фешенебельной каюте,
Но ни корабля, ни моря нет…
Болтовня пуста, а взгляд спокоен,
Не штормит ни в чувствах, ни в словах.
Диалог невиданно пристоен:
Всё былое – выгоревший прах!
Нету грёз о найденных минутах,
Нас спокойно разделяет стол…
Помнишь, как в нечаянных приютах
Плыли стены и качался пол?..
Семья наша по тем временам жила крепко, но батька из страху в колхоз вступил. Дядька Во-
лодя ругал его и смеялся над ним, но дядьку раскулачили и увезли куда-то, а мы остались, и мать
была очень радая тому, что не тронули нас. Матерь Сибири боялась. Потом в домах есть не стало
и начали все кругом пухнуть и мереть, но матерь и тогда не роптала — спасибо, хочь не в Сибири.
За зиму и весну полхутора вымерло. Куда ни глянь — пухлые. Иные так пухли, что кожа прямь до
мяса лопалась и сукровица бегла.
Нас семь душ детворы было, мы все попухли и перестали ходить ногами. Один Колька наш
не пух, он самый маленький был и прокудливый. Маманя не знала, куда его деть — скрозь беду
ищет. Выйдет матерь во двор чего-то делать, его за ногу привяжет к дереву, чтоб не заполз, вот
он и лазит вокруг, как теленок. Траву всю до самой земли выест. На другой раз мать его на новое
место вяжет. Колька не пух.
Самое страшное: весну пережить — там легче. Мы пережили, но испухли еще дюжей.
Как-то батька ушел в ночь и явился с чувалом колосков. И радостный, и в страхе. Мы как под-
хватимся с коек — мать давай нас лоскутом по своим местам загонять. И всю ночь они с батькой
колоски те выколачивали да на ручной мельничке мололи в крупу. А нам сна нет, один Колька и
не просыпался.
Утром только каша вскипела — вот он бригадир в дверях. Мать чуть не померла со страха, у
отца ноги отнялись, неживой сидит. А каша так сладко пахнет — не утаить. Мы от того духа с ума
чуть не сходим.
А бригадир, он хочь и строгий человек был, но человеком оказался хорошим. Он к нам по делу
Àëåêñàíäð Ìîæàåâ
ÒÐÈÄÖÀÒÜ ÒÐÅÒÈÉ
рассказ
Любовь
Волошинова
г. Ростов-на-Дону
член СРП
***
Век отступил... Как много с ним ушло
моих друзей, учителей и близких,
оставивших не холод обелисков –
спокойный свет и долгое тепло...
Но, лишь завьюжит новый листопад,
мне память возвращает эти лица
не для того, чтобы опять проститься –
измерить мыслей, чувств и дел разлад.
В те дни не устаю благодарить судьбу,
что наши скрещивала нити,
дерзало сердце с МИРОМ говорить
в неукротимой кутерьме событий;
за то, чтоМУЗЫв самый страшный час
не отреклись от смертных, грешных, нас.
Ольга Андреева
г. Ростов-на-Дону
член СРП
***
Твои диктанты всё короче –
Ты больше стал мне доверять?
А может, меньше? Между прочим,
я разучилась повторять
слова молитвы. Паранойя
терзает эпигонов всласть,
те, кто спасён в ковчеге Ноя,
хотят ещё куда попасть,
да забывают от азарта,
о том, что человек не зверь,
что золотому миллиарду
не уберечься от потерь,
что голодающие дети
нам не простят своей судьбы,
и много есть чего на свете,
что не вмещают наши лбы –
упрямые от страха смерти
и робкие от страха жить.
Не для меня планета вертит
Твои цветные витражи,
В мозгу искажены масштабы –
пыталась верить, не любя,
а без задания генштаба
так сложно познавать себя,
не отвратит Твой гневный окрик
от эйфории, от нытья,
и я сама себе апокриф,
сама себе епитимья,
сложнее пуританских правил
нескромное Твоё кино,
порой Твой юмор аморален –
но что поделаешь – смешно.
Àíòîëîãèÿ äîíñêîé ïîýçèè
зашел, на работу матерь и батьку кликать, — какая-то срочность была, ну а тут такое дело... Вот
он тогда и говорит батьке:
«Ты, Игнатий, такое преступление совершил — голову отсечь мало! У кого ж ты воруешь? У
кого?! У советского нашего народа, который в беде...»
От таких слов на глазах сстарились родители наши. Понурился батька, молчит. Матерь же пала
пред бригадиром на колени, как на Спасителя смотрит, силится что-то сказать, да лишь воздух
пустыми губами хватает.
А тот бранил-бранил, выбился с сил.
«Ладно, — говорит, — возьму грех на свою душу — утаю. Но вам бы меня послухать и этим,
— на нас указывает, — не боле как по черпачку выдать. Потом за силу возьмутся — добавите...»
Такой он добрый был человек, бригадир наш. Мать как обрадуется, что обошлось, так давай
ноги ему целовать, а он откинул её коленом, переступил да и ушел. Вот лежит матерь наша на
полу и смеётся, и плачет, и воет…
Как бригадир наказал, так и сделал отец: каждому по черпачку каши отмерил, и давай с матерью
на работу сбираться. Идут из дому, а сами приказывают, чтоб до их приходу каши не трогать.
Что нам тот черпачок — проглотили и не заметили, а каша пахнет... Только отец-мать со двора
— налетела братва моя к чугуну, да всё враз и умяли. А я пужливым был и послушливым, отцов
указ не нарушил, а Колька малой совсем — ему не досталось, так мы с ним вдвох и выжили, и
досель, слава Богу, живы ещё.