80 / 220
80
Àëåêñàíäð Ìîæàåâ
—Вот дур-а-а-к…Ну — ду-у-рак, — в сердцах выдохнул я, так что, кажется,
услышала судья и с интересом взглянула на меня.
— Я подобрал его и держал, чтоб никто не поранился, — пояснил он.
Валера говорил чистую правду, но всё произнесённое им выглядело настолько
смешным и неправдоподобным, что даже доселе невозмутимая судья скептичес-
ки усмехнулась.
Приговор слушали в молчаливом равнодушии. «Три года», — услышал я
после своей фамилии, после Валериной — «два».
— На основании статьи… Учитывая… Срок считать условным, — закончи-
ла судья.
Все, радостно вздохнув, сели, и только мы с Валерой, всё ещё не проявляя
никаких эмоций, продолжали стоять.
***
Медленно привыкая к свободе, мы с Валерой одиноко сидим на лавочке в
заснеженном парке. Мимо нас, чуть сутулясь и зачем-то пряча глаза, спешащи-
ми шагами прошла Тамара Сергеевна. Неожиданно на дорожке появился Воха.
Тулуп на нём жарко распахнут, из-под сбитой набекрень заячьей шапки лихо
торчит взмокший чуб. Воха тащил на санках огромный коробок.
— О-о-о! — заметив нас, он в приветствии вскидывает свои лапищи.
Мы угрюмо киваем.
— А я вот…— переводя дух, Воха кивает на свой коробок.
— Снова ларёк бомбанул? — усмехаюсь я.
— «Меридиан» купил, — довольно скалится Воха.
— Ты ж хотел «Берёзку»…
— «Берёзок» не было — «Меридиан»… Говорят, тоже неплохой телек…
Вот и весь разговор. Помолчали.
— Ладно, Воха, — говорю я. — Дуй на вокзал, а то опоздаешь…
— Ага… — взглянув на часы, соглашается тот. — Скоро автобус… Ну, я
это… Давайте!..
— Давай…
— Валер, дай закурить, — глядя в сторону удаляющегося Вохи, прошу я.
— Ты ж не куришь…— равнодушно вытряхивая сигарету, говорит он.
— А-а-а… Ладно, пошёл… Вон Надюха твоя идёт…
Валера поднял глаза, и лицо его вновь не отобразило никаких эмоций. Не
было в нём не радости, ни печали.
Хлопнув его по плечу, я пошёл прочь по снежной тропинке парка. В тишине
неожиданно остановился, огляделся округ. Высоко над деревьями смотрело на
меня с небес белесое зимнее солнце; на кустах и поникших травах ярко искрился
иней. Куда-то по своим делам пробежала равнодушная ко мне собака. В стороне
от дорожки, утопая в снегу, стайка воробьёв воевала с хлебной коркой. Какие-то
девчонки, смеясь о чём-то своём, осклизаясь, пробежали мимо меня.
И вдруг этот обыденный мир показался мне неведомо новым: и белесое зим-
нее солнце, и одетые в иней метёлки трав, и убегающие девчонки, и воробьи…
Изумлённый, я вновь осмотрелся вокруг, и тут мне вдруг стало страшно.