129
ÄÎÍ_íîâûé 13/3-4
«...Не видно ближайших околиц.
На небе не видно луны.
Невольников столько, невольниц
У этой туманной страны...»
При тумане прячется порядком, если не надоевший, то очень уж
примелькавшийся уличный пейзаж. Сокрыт он плывущей сизо-дымчатой
влажной тканью. Клубы туманной материи поглощают всё и вся…Эховастей
становится эхо. Чётче отзвук гула проезжающего транспорта. Из белёсой
полутьмы нет-нет, да и вынырнет инопланетянин, трансформирующийся в
человекоподобное существо…
Романтиков туманы зовут в самое своё нутро, вдаль, за дальние горизонты.
Порой и не хочется, чтобы они открывались, а — подоле скрывали свою
загадочность.
Для степного человека туман всего лишь мимолётное, ирреальное явление.
Другое дело туман в лесу или тайге. Это, когда любители побродяжничать —
подальше от города, когда уже совершенно не слышно его шума, и воцаряется
интригующая тишина. Их окружает круто-сизая мгла. Таёжная даль сама
по себе навевает не всегда радужное настроение, а тут — туман. Воедино
соединены таёжные урёмы и мгла. Просвета никакого… Идут, нащупав
знакомые только им тропинки. То и дело — загадочные видения, из которых,
при подходе ближе, проявляются изваяния елей, кедров, лиственниц…Порой
— буквально упираются в увитые багрово-красными корзинками плодов
рябины. Оторопело, расширенными глазами смотрят на это неимоверно
красивое и в то же время какое-то гордое и неприступное в своей родной
стихии чудо. Как тут не перевести дух, сорвав несколько горьковато-терпких
ягод и положив их в рот… Во где вкус! Потом пришельцы долго смотрят на
напитанное волей, царственно спокойное дерево. — Собрать бы рябиновых
ягодок, да других даров, пока — полным-полно…
Каждое дерево или кустик, если его зацепишь — а не зацепить не
предоставляется возможным, — осыпает порцией
очень взбадривающей
росы. Деревья и туман— как бы в обнимку, как бы во взаимопроникновении
друг в друга. И, до того трезвый, ещё больше трезвеет человек в такой среде
и помимо собственной воли чувствует себя не иначе, как частичкой этой
среды.
Туманы — явление не вечное. Постепенно разряжаются. Приобретают
свою исконную форму деревья, окрестности. Туману ничего не остаётся, как
вползти в низины, распадки, а потом и вовсе исчезнуть.
Уже во всю шествие октября:
«...Всё
—
в намеренье увядать.
Листки, уже теряя строгость,
чтоб не казать свою убогость,
желтея, стали опадать...»
Да желтея ли?! И салатнея, и розовея, и краснея, и бордовея. В совокупности
то, что гений Пушкина назвал багрянцем. Красота кругом!