3 / 8
8-9 -
2014 г
Литературная страница Д^йЖЙ 3
Окурок
Жизнь, уходя,
и подмигнёт, и спляшет,
и поцелуй пошлет воздушный.
Окурок бытия тяну взатяжку.
То губы обожгу,
то душу.
Уже впритык
тот уголёк палящий.
И всё больнее обжигаюсь я.
Но с каждою затяжкой
только слаще
тот золотой окурок бытия.
Стена
Была обычная стена,
стояла, холодела.
Но вот сползла по ней
Спина
в рубахе смертной белой.
За годы много их сползло
в последней
смутной дрожи.
Добро казнили
или зло?
Как знать?
Все спины схожи.
Стена привыкла в полутьме
к тяжёлому сползанью.
- Скажи, стена,
откройся мне.
Ты помнишь боль, страданье?
Вокруг стоял бурьянный зной.
Ответ был полон мглою:
- Ты прислонись ко мне
спиной
и я, быть может,
вспомню.
Вечер 1945 года
Месяц в небе -
как ржавый осколок.
Смех и пляска за нашей стеной.
Воротился с войны дядя Коля, за-
бинтованный сединой.
Керосинки мигает пламя.
Патефона какой-то мотив.
И стоит у стены моя мама,
в одиночестве пальцы сцепив.
Мне три года.
Сижу на пороге.
Жду от папки подарок -
коня.
От
Владимир Моисеев
других стараюсь не отстать
И тогда подошло ко мне горе
и погладило молча меня.
Сенокос
Сенокос!
Хоть выжимай рубахи.
Луговой стожильный
ж-жик!
Под копной, хвостом
помахивая,
свесил зной оранжевый
язык.
Оводов гуденье осторожное.
Травяная трудная верста.
Мне всего тринадцать,
только всё же
от других стараюсь
не отстать.
Я кошу напористо и страстно.
Ведь вдали, в просторах
ковыля
сено ворошит в косынке
красной
первая бессонница моя.
Я кошу,
но гнёт усталость ноги,
я кошу - на выдохе душа.
А во сне-то
побеждал я многих,
как траву, соперников круша.
Наяву случилось всё не гладко.
Кочки, зной и мошкару кляня,
вижу я, что мужиков лопатки
далеко темнеют от меня.
Я догнать пытался, да напрасно.
И стоял я в горькой т и ш и н е .
Подошла она в косынке красной.
и подула на ладони мне.
«Следы»
Её следы цвели вдоль перелеска.
Я рядом шёл. Не наступал на них.
Мучительно тянулось малолетство
под прозвищем язвительным -
«жених»!
И вот однажды около оврага
увидел я сквозь мёрзлые огни,
как тонкий след её
ломали нагло
лихого гармониста сапоги.
А я стоял. Меня понять нетрудно.
Он был красавцем,
первым из парней.
Шагал вразвалочку,
Спокойно - грубо.
И скрылся в темноте её дверей.
В тот миг, как будто
душу подкосило.
Уже встречали полночь п е т у х и.
Потом
на празднике
сапожным шилом
хмельной гармошки я пробил мехи.
Его кулак тяжёлым был и ярым.
Он из под фиксы процедил мне:
«Псих!»
Её следы -
всё детство были рядом.
Мела молва.
Но не затёрла их».
Может быть, когда-нибудь покаюсь.
Может быть, покаешься и ты.
Я тебя с улыбкой отпускаю
на четыре стороны.
Лети!
Ты лети, пока ещё крылата,
из моих открытых настежь
ру
к -
на четыре стороны заката,
на четыре стороны разлук.
Синева осенняя безбрежна,
здесь когда-то пели соловьи.
На прощанье я целую бережно
губы перелётные твои.
Я не верю ни в любовь,
ни в Бога.
Буреломна будней колея.
Всё ж обратную запомни ты
дорогу, кочевая,
перелётная моя.
Ночное море
Оно,
как всё живущее,
до жизни жадно.
Туманы и ветра, беря в полон,
оно процеживает медленно
сквозь жабры
весенних звёзд ликующих планктон.
Вздыхает, фыркает,
О скалы трётся мощно,
хвостом лиловым водит,
как во с н е .
Огромное, прекрасное чудовище!
Позволь -
тебя погладить по спине.
К морю - праматери -
я прильну,
услышу глубин глаголицу.
Море кладёт
за волной волну.
Поклонно за нас
оно молится.
Молится море.
В песок поклоны.
В песок -
а не в холод п л и т .
И поют
всей земли колокольни,
встречая
праматерь молитв.
И горькою, и сладкой жизнь была.
Свеча -
она всю жизнь ходила следом.
И в чёрном, как монашки,
зеркала
в себе хоронят
взгляд его последний.
Открыт псалтырь.
Страницы вязь рябая.
Звучат слова, едва касаясь слуха.
Старуха шепчет, мягко принимая
его -
во
Что-то
доброй повитухой.
Равнина.
Ветер, как наждак.
Набухла даль сырою мглой.
Но светится сквозь рубище дождя
церквушки
крестик золотой.
Быть может, завтра
свист метельный
пронижет здесь жнивьё, столбы.
А крестик греет.
Он -
Нательный
пространства этого,
судьбы.
Много лет я бражничал, греша.
Не верил я в конец пути.
Но вот - в звезду полночную
уставилась душа,
и проросло в ней:
«Господи, прости!».
И в ожиданье замерла трава.
И в то молчанье хочется врасти.
Завяли, стёрлись разные слова.
Цветёт лишь пара -
«Господи, прости!»
В донском поэтическом многоголосье легко
узнаваемы своеобразные лирические интонации
таганрогского поэта Владимира Моисеева.
Читатели газеты «Донской писатель» знако-
мы с его творчеством по публикациям стихотвор-
ных подборок. В них, даже не очень многостроч-
ных, им открылись жанрово-тематическое раз-
нообразие, яркий, неожиданный образный мир,
остро чувствующий жизнь лирический герой.
Особо лиричен В.Моисеев в любовных и
пейзажных стихах.
«Осин осеннее наречье./
Прощальный шум крыла. /Пересыпает ранний
вечер листву, огни села»; «Весна! Ворочаются
ночи. /Их что-то беспокоит, шевелит. /Иутро
брызжет синью сочной, /и почки распушились,
как шмели».
Не изменяет он этой лиричности и в других
стихах: городских, гражданских, военных, фило-
софских. В стихотворении «Я в церкви не могу
молиться» он пишет:
«...Хочу с травой и небом
слиться в молитвенно-немой глуши.
/Его черты
- на звёздной плащанице и здесь - на рубище
души».
Или в полном драматической безысход-
ности стихотворении «Стена»:
«Была обычная
стена, /стояла, холодела. /И вот сползла по ней
спина /в рубахе смертной белой».
Индивидуальность Моисеева-лирика фор-
мировалась под влиянием жизненного пути,
творческих поисков.
Он родился накануне войны в Ленинградской
области. Мать увозит его в Новосибирск к деду.
Позже из глубин его детской памяти всплывёт
один из послевоенных вечеров и состоится
«То губы обожгу, то душу...»
стихотворение «Вечер 1945 года». В нём поэт
скупыми мазками достоверно воссоздал время,
близких ему людей.
Война отнимет у Володи и детство, и отца.
Его каникулярное отрочество пройдет в деревне
под Таганрогом у бабушки. Сельская природа,
вольница, крестьянский труд оставят у наблю-
дательного чувствительного мальчика глубокий
след. Многие стихи напишутся и о той поре,
и о природе. В числе лучших - «Сенокос»,
«Сено». Восхищают: живой солнечный образ:
«.под копной, хвостом помахивая, /свесил зной
оранжевый язык» («Сенокос»);
доверительная
детская чистота и открытость:
«.У сарая, где
позёмка вьётся, /я беру охапку на плечо. /Сено в
темноте опять смеётся /и в лицо мне дышит
горячо», («Сено»).
Первая проба пера состоялась, когда он слу-
жил на Западной Украине в ракетных войсках.
Понятно, это были стихи о любви.
Любовная лирика в творчестве В. Моисеева
представлена, пожалуй, наиболее ярко и много-
гранно. Очаровывают стихи, одухотворённые
невинной эротикой, где лирический герой пе-
реживает платоническую любовь. Например,
стихотворение «Следы».
Её следы цвели вдоль перелеска.
Ярядом шёл. Не наступал на них...
Ошеломляют нарочитой откровенностью, как
говорится правдой жизни, сексуальностью такие,
как «Самоволка»,
«Любовь солдата»: «Из тебя,
злато-рыжей, /что привыкла блистать, /всехлю-
бовников выжму, /чтоб единственным стать».
И, конечно, - сквозным поэтическим образом
всего его творчества является женщина. Женщи-
на во всех её возрастных и других ипостасях:
девочка - подружка - девушка - возлюбленная
- жена - любовница - мать - старуха. Лирический
герой его стихов пытается постичь суть этого уди-
вительного создания. Она его влечёт, вызывает
восторженное поклонение, раздражает, обижает...
Но даже физическая власть над нею не приносит
результата - она растворяется, исчезает, непоня-
тая, непостижимая и всесильная. Такова женщина
в его стихах «Взгляд»:
«Сквозьрадость, сквозь
отчаянье и бури /она, как бы незрячих нас ведёт»;
во многих других стихах, без названия. В одном
из них он пишет:
«Ты лети, пока ещё крылата,
/из моих открытых настежь рук - /на четыре
стороны заката, /на четыре стороны разлук».
Юношеское «стихотворчество» у Владимира
переросло в серьёзную потребность выражать
себя поэтическим словом. Это стало решающим
в выборе жизненного пути - он поступил в Та-
ганрогский педагогический институт на фило-
логический факультет. В 80-90 годы в журнале
«Юность» и в «Литературной газете» появляют-
ся еррвые публикации его стихотворений.
Владимир Нежданов, (редактор московского
издательства «Современник» 1986-1997 годы),
писал о его творчестве: «В стихах члена Союза
писателей России Владимира Моисеева чувству-
ется мягкое лирическое начало. Он обладает
ярко выраженным метафорическим складом
дарования».
Своеобразие стиля поэта Моисеева обуслов-
лено и влиянием его особого, художественного
видения мира, (он работал художником-оформи-
телем), мягкостью, тонкой организацией души.
Вместе с тем, ему свойственны ироничность,
самоирония, способность к самоанализу и по-
каянию. Его стихи, а он издал два сборника
«Ржаные страницы» и «Млечный парус», на-
полненынеожиданными, до философической
глубины изящными и в то же время ёмкими
образами-открытиями и откровениями.
«...как
шла по берегу, /и в туфельки песок набился в
провожатые». («Осенний пляж») «...увидел я
сквозь мёрзлые огни, /как тонкий след еёломали
нагло /лихого гармониста сапоги...» («Следы»)
«И в ожиданье замерла трава. /И в то молчанье
хочется врасти. /Завяли, стёрлисьразные слова.
/Цветёт лишь пара - «Господи, прости!»
В своём предисловии к сборнику стихов по-
эта «Млечный парус» литературовед и критик
Людмила Малюкова пишет: «В. Моисеев - ху-
дожник, чутко слышащий и тонко чувствующий.
Он умеет подметить невидимое обычным глазом
и образно, почти зримо расцветить его».
Валентина Данькова, кандидат в члены
СП России