5 / 8
Ëèòåðàòóðíàÿ ñòðàíèöà
5
У меня много записей разных лет о Борисе
Примерове. После его кончины я стал собирать
и обдумывать свои заметки. Образ Примерова не
давался, ускользал. Я не мог соединить внутрен-
ний мир поэта с его бытовой безалаберностью,
нелогичностью, неприкаянностью. Многие люди
из его окружения понимали его как Божьего
человека. Жалели, подыгрывали ему, подтрунива-
ли. Никогда не говорили, тем более не спорили с
ним без снисходительной улыбки.
Плохо говорит, заикается, слюни текут
в бороду. Смеется – захлебывается, подвы-
вает. Ходит боком, приволакивает ногу. Что
с него взять? Он и остался в восприятии
современников как Божий человек. Стихи
же у нас читают мало, еще меньше перечи-
тывают и думают.
Примерову повезло после смерти. На
родине, на Дону, его помнят и чтят. Есть ма-
ленький музей. Есть библиотека его имени,
каждый год в станице Мечетинской прово-
дятся Примеровские чтения. У школьников
складывается свой образ поэта. Красивого,
голубоглазого певца своей земли, любивше-
го цветы, мать, майскую степь, рассветы и
лошадей. Сродни златоглавому Есенину
или кудрявому Блоку. Что ж, слава Богу!
Это лучше, чем забвение. Сколько замеча-
тельных поэтов – современников Приме-
рова канули безвестно, забыты навсегда,
могилы заросли чернобылом…
В 1998 году я говорил с бывшей женой
Примерова Надеждой Кондаковой. Многие
и сегодня считают ее повинной в смерти
поэта. У нас давно повелось во всех несча-
стьях писателей винить их жен. Не берусь
и не хочу говорить об этом. Помню глаза Конда-
ковой, глядящие на меня в упор:
– Можно ли было остановить вулкан?
Я потом часто вспоминал ее слова и, кажется,
глубже понял Примерова.
В годы войны маленького Бориса контузило.
Взрывная волна от авиационной бомбы шмяк-
нула его об стенку сарая. Мальчик остался ин-
валидом. В дальнейшем контузия эта спасала и
сохраняла нам поэта.
С детства он был амбициозен, ревнив и
задирист. От чрезмерных эмоций случались
припадки. Судьба хранила его. Среди богемы в
Литературном институте. В хмельных поэтичес-
ких застольях. В непримиримой вражде лите-
ратурных группировок. В бесплодной зависти
ближайших друзей.
Борис привык к поведению Божьего челове-
ка. Маска приросла к лицу. В жарких спорах, в
идейных дискуссиях куда ему было до речистых
ораторов! Он никогда не выступал на собраниях,
пленумах, съездах. Сидел подремывал, томился
и помалкивал. Эмоции прорывались только в
близком кругу. Иногда посередине шутливого
товарищеского разговора вскакивал, мотал голо-
вой и делал отмашку рукой:
– Дерьмо!
– Что дерьмо? Кто?
– Все дерьмо!
И уходил раздраженный, сильнее обычного
приволакивая ногу.
Если же ему что-то нравилось в разговоре, в
самой компании, он светился от счастья и, захле-
бываясь, говорил:
– Гениально!
– Что гениально, Боря?
– Все гениально!
Если бы ранимый и чувствительный Приме-
ров принимал активное участие в поэтической
богеме и все воспринимал бы близко к сердцу,
мы рано потеряли бы поэта. Страсти в нем ки-
пели нешуточные. «Вулкан». Божий человек
спасал его.
Потертый засаленный пиджачок, приспу-
щенные мятые штаны, не чесан и не мыт как
следует. Детская улыбка, грустные глаза. Кто бы
поверил, что перед нами воочию один из лучших
лирических поэтов России!
Я стучу о ржавый короб
Трав осенних, серых плит.
Я голодный тощий голубь,
Высотой своей убит.
Художественное мышление Примерова
было глубоко, предметно, прозорливо. Он был
книгочей и знаток среди знатоков. Это знала вся
литературная Москва. У него брали справки,
консультировались литературоведы и критики.
Читал наизусть Державина и Тредиаковского,
Ломоносова и Аввакума.
Мы не были друзьями с Борисом, но дружес-
ки общались много. Приезжая в Ростов, Борис
обязательно заглядывал в журнал «Дон», где
я был тогда главным редактором. Давал новые
стихи, рассказывал московские новости. Помню
разговоры о Шолохове. Примеров высказал
мысль, что «Тихий Дон» не проза, а эпическая
поэзия, музыка. И стал развивать ее горячо,
страстно.
– По форме, может быть, симфония. С коло-
кольным звоном, с молнией и громом, с хоровым
пением, с жаворонком, с ревом бури и трелями
канарейки. Читай вслух – каждое предложение
законченная музыкальная фраза. Музыка и син-
таксис!
– Как «Слово о полку Игореве».
– Как «Вечера на хуторе…», как «Вий»…
И пошло! Мы щелкали, как соловьи.
Принес он мне как-то одну московскую газе-
ту с публикацией своей статьи о «Тихом Доне».
Вернее, о женских образах в «Тихом Доне». Я
подивился примеровской трактовке. Суть в том,
что автор обвинял Аксинью и Дарью в распущен-
ности, в разрушении семьи. И – как символ – в
разрушении казачества, державы.
– Дарья бесплодна, Аксинья разрушила
две семьи. У Шолохова просто так ничего не
бывает.
Я возражал. Ведь образы Аксиньи и Дарьи
– поистине шекспировской силы. Характеры,
красота, очарование…
– Бесплодная красота, вредная красота!
Его, пережившего женскую измену, я не мог
переубедить. Нотки женоненавистничества все
чаще проскакивали в его взглядах даже на знако-
мых женщин.
Борис однажды жил у меня на даче в Рогож-
кине несколько дней. Он очень внимательно
осматривал нехитрое хозяйство, расспраши-
вал, близки ли грунтовые воды и заливает
ли участок при низовых ветрах, есть ли
дома на продажу и сколько стоят. Потом
рассказал свою историю.
Кажется, вначале 80-х годов он решил
уединиться на родине, где-нибудь на берегу
Дона, в глухом хуторе. Ростовские друзья
посоветовали ему хутор Донской, близ
Азова. Борис купил настоящий казачий ку-
рень с летней кухней, с сараями, с большим
огородом. Работал с желанием, с азартом.
Посадил картошку, помидоры, огурцы, тык-
вы, кукурузу. Завел два десятка кур, десяток
уток. Зажил по-крестьянски, радовался
каждому дню. Ему позавидовал бы граф
Толстой. Забыл про Москву, про измену.
Может быть, и началась бы новая жизнь
для поэта. В глуши, на острове, где звери
и птицы не боялись человека. Где восходы
и закаты солнца превосходили по красоте и
торжественности любой московский театр,
любое действо, созданное человеком.
Не знал, не учел Борис разрушительной
силы близкого моря, Таганрогского залива.
Когда издалека, от турецкого берега, задувал
западный ветер, то черноморская волна на-
гоняла, давила и поднимала азовскую воду, устье
Дона. Среди лета или среди зимы Дон выходил
из берегов и затапливал близлежащие хутора
и станицы. Хутор Донской первым встречал
разрушительную низовку и по самые крыши
оказывался под водой.
Однажды Борис стал свидетелем потопа.
Едва живой от страха, он почти сутки просидел
на чердаке. Молился, читал стихи. Прощался
с жизнью, видя вокруг себя пенистые буруны
и слыша заполошные крики женщин, плач
детей.
Он уже не хотел жить в хуторе и вскоре про-
дал обветшавшее и запущенное после потопа
подворье за бесценок.
Последним пристанищем для поэта стал не-
большой домик в подмосковном Переделкине.
Борис рассказывал, как он получил эту дачу:
«Вызвал Суслов, член Политбюро, на Старую
площадь, в свой кабинет. Долго разглядывал
меня, я разглядывал большой кабинет с книгами.
– Ваш талант нужен советскому народу,
– сказал Суслов.– Мы решили поддержать и по-
ощрить ваше творчество. Вам выделяется дача
в Переделкине. Работайте на благо народа. Есть
одно пожелание: у вас в стихах присутствуют
религиозные мотивы. Надо избегать этого.
– Вы считаете, что бога нет? – наивно спро-
сил Примеров.
– Бога нет! – мрачно сказал Суслов.
– Зачем же бороться с тем, кого нет?
На этом аудиенция закончилась. Примеров
был причислен к полезной для советской куль-
туры когорте.
Божий человек знал себе цену. Хорошо знал
также, кто чего стоит в современной поэзии.
Всего три-четыре имени называл, выделял из
сонма стихотворцев. В том числе Николая Руб-
цова, однокашника по Литинституту, соперника
в творчестве. Они шутя-серьезно состязались,
ревниво следили друг за другом. Почти одно-
временно закончили институт, одновременно
выпустили первые, вторые и третьи книжки.
Печатались в одних изданиях. Оба неприкаян-
ные, беззащитные пилигримы. И погибли оба
безвременно, безрассудно…Оба стали большими
русскими поэтами.
Женился Примеров по любви, я слышал это
от самого Бориса и от его жены Надежды Кон-
даковой. Любви страстной, может быть даже
преувеличенной Борисом.
– Борис читал мне наизусть Державина,
– вспоминала Надежда Кондакова, – я отвечала
Державиным. Он – «Фелице», я – «Бог», он
– «Снигирь», я – «Водопад».
Державин привел их под венец. Борис выб-
рал самую красивую девушку в Литинституте.
Я видел Надю тогда, в начале 70-х. Высока,
стройна, черная коса заплетена по-старинному,
до пояса. И умна, и талантлива. Борис в брачном
оперении токовал, как глухарь. Он был счастлив,
он жил на небе.
Увы, семейная жизнь не удалась. Жена ушла
к другому…
Были у Бориса связи с другими женщинами?
Наверное, были. Мимолетно и тускло. Они не
нашли отражения в его жизни. Я был свидете-
лем одного увлечения Примерова в Ростове.
Это было в начале 80-х. Она – высокая волоо-
кая красавицу с иконописным ликом. От нее
исходило сияние. Она писала стихи, начинала
печататься в Москве, Примеров способствовал
этому. Сочиняла музыку на свои стихи и пела
под гитару высоким голосом. Пела в клубах, биб-
лиотеках, в студенческих общежитиях. Сольные
концерты проходили в филармонии. Её знал весь
Ростов. Я не омрачу её памяти, назову только
инициалами И. Б.
Однажды я встретил её в Ростиздате заметно
расстроенной. Спросил, в чём дело. Мы были
друзьями.
– Мне нужно поговорить, иначе сойду с
ума.
В больших влажных глазах какая-то очуме-
лость. Вышли на балкон.
– Ты хорошо знаешь Примерова? – У неё
дрожал голос.
– Я не могу пересказать… Он предлагал
мне жить с ним Я не стала даже слушать. Тогда
он начал угрожать и оскорблять… Боже, что он
говорил! Я убежала, не помня себя.
Бедная И.Б. попала не в добрый час. Одно-
люб Примеров переживал семейную трагедию и
пытался ухватиться даже за соломинку. О любви
к И.Б. не было речи, ему нужна была жертва, лю-
бовница. Он не понял, что попал на редкий экзем-
пляр порядочности и целомудрия. И.Б. – натура
хрупкая, восторженная, обожествляющая поэзию
и творца. Услышать же из уст обожаемого творца
матерщину было равносильно катастрофе. Нечто
подобное и произошло. Бедная И.Б. перестала
петь и появляться на литературных мероприяти-
ях. Много позже я случайно встретил её на улице.
О Примерове – ни слова. Торопливо рассказала о
себе. Вышла замуж, родила дочь. Муж – научный
работник. работает учительницей, всё у нее хо-
рошо. Но не было света в глазах, уверенности в
голосе. Вскоре она умерла от рака.
Борис Примеров был сражен, сломлен распа-
дом страны. Еще кровоточила семейная драма.
Он продолжал писать, но стихи походили на
плач, на прощание: «Боже, верни мне советскую
власть». Последнее, что оставалось – попробо-
вать примирить бушующий Кроакатау в груди
¹3 – 2011 ã
эссе
Âàñèëèé Âîðîíîâ ÁÎÆÈÉ ×ÅËÎÂÅÊ
«Песчаный лог» Михаила Фёдорова опубликован на шести журнальных страницах под стран-
ной, похожей на юридическую, рубрикой: «Свидетельство», – то есть, это не рассказ, не очерк, не
что-то ещё из литературных жанров, но будем надеяться что это произведение, залетевшее к нам
с севера, наверняка соответствует высокому уровню журнала «Дон».
Читаем текст «Песчаного лога» (выделен полужирным шрифтом):
«Воронеж немецкие танки
захватили с ходу. Их командование
(понимать надо: командование танков – танки-генералы,
танки-полковники и т.д. Здесь и далее курсив мой. – В.Д.)
не знало, как докладывать Гитлеру,
ведь в планы немцев захват города не входил
(уверенность автора в планах немцев не подтвер-
ждается никакими документальными данными, можно только гадать, как он получил сведения
о них и о том, что «командование танков» не знало, как докладывать Гитлеру. Видимо, автор
почерпнул эти сведения в частной беседе с кем-то из «танков-генералов», и потому уверенно сви-
детельствует.)
.
И выбей наши войска тогда этих
(каких? речь пока шла о танках)
танкистов,
немецкому командованию
(уже не танков, а немецкому)
было бы даже проще.
(Во как! Никому
оказался не нужным славный русский город Воронеж! Ни нашим – оборонять, ни немцам – захваты-
«Ýõ, çàë¸òíûå!»
Критические заметки о двух произведениях воронежского писателя Михаила Фёдорова «Песчаный лог» (ж. «Дон» №9-10, 2010 г.) и «Наташа, Натарья…
сестра милосердия из Гудауты
»
(ж. «Дон» № 11-12, 2010 г.)
вать.)
Но немцев не выбили. А когда они закрепились
(зачем, спрашивается, если город брать
не хотели?)
, выгнать их стало гораздо труднее
(кто бы сомневался?)
.
Немцев мимо Воронежа в
направлении на Кавказ и Баку
(видимо, они шли от Москвы)
гнал бензиновый голод.
(Почему
бы его не использовать, чтобы всё-таки выгнать?)
Они по рюмкам(!) собирали топливо
(инте-
ресно, по каким рюмкам было разлито это топливо, где они их находили и как они сливали из них
топливо?)
– ведь самолёты не могли летать!
(интересное открытие автора!)
Немцам нельзя
было замедлить движение на юг, к нефти.
(Сколько раз уже об этом писали в разных книгах и
изданиях!)
.
И к Волге, чтобы перекрыть нам доступ к топливу. Ведь наши баржи шли непре-
рывным цугом (!)
(«Цуг» по-немецки – поезд. Непрерывный цуг, это, наверное, поезд, замкнутый
в круг. Ещё лошадей запрягали цугом. В любом случае это предполагало определенную сцепку. Но
баржи – непрерывным цугом, значит, закольцованное в сцепку большое количество барж, – это что-
то новое в судовождении. Или элементарная литераторская безграмотность.)
.
А вот Воронеж
(а
что ещё, если «А вот»?)
обороняло всего четыре полка НКВД. Но кто это были? – охранники,
конвойники
(нет, не конвоиры, таких автор не знает)
…
Они
(кто? уж не полки ли и роты?)
,
(Îêîí÷àíèå íàñòð. 8)