203 / 224
203
ÄÎÍ_íîâûé 14/3-4
Все бросились на землю. Я, помню, шептала маленькому Саше: «Тихо,
тихо!» Как будто вражеский лётчик мог слышать его плач. А потом мы
увидели, что паром, который был уже посередине водохранилища,
страшно накренившись, погружается в воду. А вместе с ним, понятное
дело, и люди…
Очнулась я дома. Оказывается, меня оглушило взрывом бомбы и я
потеряла сознание. Бабушка потом рассказывала, как всех пострадавших
на берегу на деревенских телегах развозили по укрытиям — нас вёз
долговязый запылённый красноармеец с забинтованной рукой. И
назвался боец тот то ли Колей, то ли Толей… А уж сказал ли он
командирам своим, что подбил из установленного на тачанке пулемёта
летающего фашистского изверга, про то, золотые мои, не знаю…
Захватчики так и не взяли Углич. Его остановили наши герои, а
потом и вовсе прогнали с родной земли!
…Да, война для нас была раньше только в кино. А теперь вот она
ожила и в этом мамином рассказе. Мы с Сережкой притихли. Как
успокоить и утешить маму? Мы вдруг увидели маму такой молодой,
такой беззащитной! А мама посмотрела на нас, на безмятежную
гладь водохранилища, на «большую» воду, и сказала отчётливо и
негромко:
— Больше войны не будет ни-ког-да!
***
Это единственное, что мама захотела рассказать нам о давней
незабываемой военной поре. Все остальные, тыловые истории не в
счёт.
Давно уж нет на белом свете наших родителей. Давно мы, их дети,
и довоенные и послевоенные, пересказываем уже своим детям и
внукам фронтовые были отца и эту — почти что обычную в лихую
годину Великой Отечественной войны — житейскую историю.
Давно вместе и поодиночке со слезами на глазах вновь и вновь
переживаем драму, очевидицей которой некогда случилось быть и
нашей маме, двадцатисемилетней женщине с тремя малыми детьми
на руках. Увидишь такую мамочку на аллее парка сегодня и невольно
подумаешь: «Так молода! И…до чего же смела! Троих растит! И всё ей
нипочём…» И ещё, может быть, подумаешь о пути, ей предначертанном,
принакрытом пока туманом завтрашнего дня…